Тайна и ложь - [21]

В конце шестидесятых несколько лет длилась засуха, и многие люди в поисках средств к существованию покидали родные места. И в К. засуха принесла беду, но фирма Чонука процветала благодаря бесперебойной работе. Он брал ссуды, но чиновники вовремя выделяли средства на строительство, и он успевал выплатить проценты, не нанося себе большого урона. В его окружении без конца появлялись конкуренты и неудачники. И врагов хватало. Но все эти люди не представляли собой никакой опасности, и ничто не предвещало беды. Диктатор сохраняет власть, заставляя народ бесконечно вспоминать нищету и войну, вместе с тем побуждая людей к стремлению подняться наверх и заботиться о своей жизни, и Чонук не мог не знать, что развитие экономики семидесятых годов зависит от этой власти. Но у молодого Чонука не было времени, чтобы почувствовать страх за свою судьбу. И даже если сказать, что в какой-то миг он увидел, что на него надвигаются силы и увлекают в западню, устроенную ему несчастной судьбой, ему легче было усомниться в своем зрении, нежели поспешно свернуть с дороги, по которой он уже шел.

10

Ёнчжун не любил отцовского дома. Дом старшего дяди, в котором он жил в раннем детстве, находился в красивом районе, где было много строений с черепичными крышами. Этот район располагался за дамбой, перед ним протекала большая речка с прозрачной водой, росло много фруктовых деревьев, весной можно было есть вишню и абрикос, а осенью — хурму и жожоба. Прохладный деревянный пол открытой террасы всегда блестел чистотой. Из-за высокого порога немая кухарка, неся обеденный столик, каждый раз поднимала ноги, показывая носки, и заранее кряхтела. Осенью во всем доме открывали окна и двери, сдирали с них пожелтевшую старую бумагу и приклеивали чистую новую, и даже наблюдавший со стороны за этим делом Ёнчжун однажды вставлял под бумагу лепестки хризантемы или листики клена. А в стенном шкафу после церемонии кормления духов предков или после каких-то праздников еще долго лежали сладкие пампушки, с двух сторон обмазанные медом и обсыпанные кунжутным семенем. На висевшей в комнате фотографии, сделанной в год шестидесятилетнего юбилея, рядом с беззубой на вид бабушкой сидит дедушка с безразличным видом, видны морщины за круглыми стеклами его очков; запах дедушкиных книг и туши для письма, пропитавший каждый угол гостиной, звук гитары двоюродного брата, который жил у тети в городе, но, приезжая домой на каникулы, постоянно пререкался с матерью, и, наконец, в задней комнате, в зеркале, вставленном в деревянную раму с коричневым отблеском, была Мёнсон. В отцовском доме ничего этого не было.

В год переезда в отцовский дом Ёнчжуну исполнилось шесть лет, и он в таком раннем возрасте пошел в начальную школу. Он всегда ходил в школу не самой короткой дорогой, а той, что пролегала перед домом дяди. Много раз на обратном пути из школы он делал уроки на деревянном настиле террасы этого дома. В те дни, когда у Мёнсон были уроки танца, он ждал ее у класса, голодный, и они вместе возвращались домой. В тридцать один год Ёнчжун впервые посмотрел фильм «Однажды в Америке»[21], и его привела в трепет девочка, танцующая в одиночестве под звуки кларнета. Было время, когда и Ёнчжун, как тот мальчик из фильма, украдкой наблюдал за танцем Мёнсон.

Мать запрещала сыновьям дружить с местными детьми. И они тоже глазами, полными любопытства и враждебности, издалека смотрели на фирму отца и построенный в европейском стиле дом, как дети страны, потерпевшей поражение, рассматривают танк оккупационных войск. Ёну выходил за ворота и стоял там, и каждый раз, когда местные мальчишки проходили мимо, не беря его с собой, он бросал в них камни. Из города ему привезли игрушечное ружье и машинку. Работающий в отцовской конторе дяденька смастерил для него деревянный меч, обтесав рубанком палку и завернув в серебряную фольгу, но друзей, с кем бы он мог поиграть, у него не было. Брат проводил дни в школе или у дяди, но даже когда он сидел дома, Ёну не хотелось его беспокоить. И он носился один по комнатам с высоко поднятым длинным мечом, сверкающим серебром, а потом решительно выбегал из дома и брал штурмом насыпанные на заднем дворе кучи песка или гальки.

Мать говорила, что от жадного и настырного Ёну нет покоя. Когда покупались вещи старшему, нельзя было не купить и младшему. Однажды она принесла Ёнчжуну рубашку в горизонтальную полоску, а Ёну — в зигзагообразные линии, так Ёну стал нещадно топтать свою рубашку, разозлившись, что она не такая, как у брата. Растерявшись, мать решила поменять вещь, но она не могла даже предположить, что Ёну наденет рубашку, точно такую же как у Ёнчжуна, поедет на трехколесном велосипеде к школе и будет там кружить вокруг дерева в ожидании конца уроков. Увидев Ёну издали, Ёнчжун украдкой повернул и пошел другой дорогой. Вернувшись домой лишь с темнотой и получив нагоняй, Ёну больше не уезжал так далеко, но зато начал считать дни в ожидании того утра, когда вместе с братом пойдет в школу.

Но Ёну пришлось пойти не в начальную школу К., в которой учился Ёнчжун, а в другую, в новую Южную начальную школу К. Район на окраине поселка, где отец построил дом и свою фирму, принадлежал школьному ведомству, под началом которого находилась новая школа, прозванная детьми «говняной». Чтобы Ёнчжун мог учиться в начальной школе К., известной своими традициями, в его документах указали адрес дома дяди. Число таких учеников увеличивалось, поэтому руководство школы, решив, что это дело уже нельзя оставлять без внимания, разослало уведомления детям, написавшим ложные адреса, в которых предупреждало о возможном наказании в случае несоблюдения установленных правил. Дети плакали, говорили, что не хотят ходить в «говняную» школу, но в таком маленьком местечке, как поселок К., почти невозможно что-то скрыть, и в результате многие ученики поменяли школу. Однако после посещения отцом директоров обеих школ Ёнчжуну разрешили остаться, но при условии, что Ёну поступает в Южную начальную школу К. и отец как родитель учащегося щедро снабжает школу кирпичом, песком и другими строительными материалами.