Тайна «Хорнсрифа» - [34]

Губы Кунерта потеряли способность шевелиться. Сердце бешено заколотилось. Чиновники поднялись и с сочувственными улыбками стали прощаться.

— О, — вежливо сказал один из них, — мы слишком утомили вас, мистер Кунерт.

Но Кунерт уже не слышал этих слов.

Он только почувствовал легкую боль, когда сестра сделала ему укол. Господа из американской разведки могли спокойно возвращаться в свое учреждение. После нескольких часов сна Кунерт придет в себя.

В тот же день американские радиостанции сообщили о потоплении «Хорнсрифа» немецкой подводной лодкой. Особенно часто это сообщение повторялось в передачах для Германии. Разумеется, офицер разведки штаба подводных сил услышал его. Он тщательно застенографировал текст, в котором говорилось, что единственный оставшийся в живых из команды «Хорнсрифа», старший унтер-офицер Кунерт находится в плену, чувствует себя прекрасно и шлет привет своим родственникам на родине. После сообщения раздалась танцевальная музыка. Офицер хотел было продолжить свои поиски в эфире, как вдруг музыка неожиданно оборвалась и из приемника послышался серьезный голос:

— «Друзья! Почему от вас скрыли, что команда «Хорнсрифа» погибла от торпеды, выстреленной немецкой подводной лодкой? Ваши правители не хотят, чтобы вы поняли, что творится вокруг! Мы заверяем вас, что говорим правду. После войны вы убедитесь в этом. А конец ее недалек. Война неудержимо идет к победе союзников!»

Разведчик немедленно доложил начальнику оперативного отдела о сообщении, принятом по радио. Адмирал мелкими шажками подбежал к карте и вызвал адъютанта.

— Тридцать шесть север, тридцать четыре запад, — тихо сказал он. Потом стал отыскивать нужное место. На большой карте было воткнуто много булавок. Каждая означала потопленное судно. В зависимости от времени потопления и класса потопленного судна головки булавок были окрашены в различные цвета. И пока адмирал отыскивал на карте место с указанными координатами, адъютант достал папку с надписью «Хорнсриф».

— Пожалуйста, господин адмирал!

Адмирал раскрыл папку, полистал ее и нашел то, что искал. Потом он еще раз прочитал донесение командира «U-43»: «30 марта потоплен транспорт водоизмещением 16 000 тонн. Название точно не установлено. Предположительно «Дьюнедин Стар»…»

Покусывая дужки очков, начальник оперативного отдела задумался.

— Скажите, ведь командир «U-43», кажется, очень молод? Я имею в виду его неопытность.

— Так точно, господин адмирал, он молод. Что касается неопытности… я не знаю. Господин адмирал наградил его золотым крестом…

Начальник оперативного отдела удивленно поднял брови и сердито посмотрел на адъютанта.

— Мы разве не вели тогда контрольную прокладку? Не может же быть, чтобы «Хорнсриф» в этот день оказался именно в этом квадрате?

Старший лейтенант не знал, что ответить. Дело принимало неприятный оборот.

— Передайте приказ: по возвращении в базу командиру «U-43» немедленно явиться ко мне с докладом! Понятно?

Приказ прозвучал категорически, и было ясно, что возражения недопустимы. Но адъютант набрался смелости и сказал:

— Прошу прощения, господин адмирал, к сожалению, это невозможно. «U-43» из боевого похода в базу не возвратилась.

Адмирал закусил губу: «Неприятная история, надо немедленно что-то предпринять, пока не вмешались другие».

— Как фамилия того человека, что остался в живых?

— Кунерт, господин адмирал. Старший унтер-офицер Кунерт.

— Надо сделать все, чтобы заполучить его. Немедленно свяжите меня с абвером[2]. Полагаю, мы сможем предложить американцам кого-нибудь в обмен. Надо это сделать во что бы то ни стало!

Об этом уже думали и другие люди — господа с изображением черепа на фуражках…

Ничего удивительного не было в том, что представитель Соединенных Штатов при встрече с немцем в одной швейцарской гостинице проявил полное взаимопонимание, когда ему предложили назвать фамилии двух американских офицеров, которых американцы хотели бы обменять на старшего унтер-офицера Кунерта.

* * *

Давно уже никто не навещал Кунерта в его палате, которую он начал считать камерой. Такая изолированность даже при хорошем питании и прекрасном обращении начала уже действовать ему на нервы. Его обуяла смертельная скука. Чем больше было сил, тем невыносимей казалось пребывание в госпитале. Моряку не давали газет, и он ничего не знал о ходе войны. В какой-то библиотеке ему раздобыли несколько старых романов на немецком языке, но эти книги мало помогали коротать время. Кунерт был предоставлен самому себе. Сотни раз он вспоминал и продумывал все случившееся с ним. С тех пор как Кунерт узнал, что «Хорнсриф» был потоплен немецкой подводной лодкой, он не мог примириться со своей судьбой, с пленом. Ведь, в конце концов, по вине своих же соотечественников Кунерт оказался в таком положении, не говоря уже о двадцати одном дне страшных мучений и страданий. А вспоминая погибших товарищей, он приходил в ярость. Конечно, здесь не так уж плохо дождаться конца войны, который, видимо, наступит довольно скоро. Но чем больше он думал о причине гибели «Хорнсрифа», тем сильнее росло в нем желание как можно скорее возвратиться в Германию. Часто мысленно моряк представлял себе, как он, ранее неизвестный старший унтер-офицер, от имени своих погибших товарищей выскажет свое мнение высоким чинам.