Тайна «Хорнсрифа» - [2]

И вот теперь к нему в руки попал бедняга Шмальфельд. Как старший помощник, Фишель выполнял на корабле одновременно и обязанности дознавателя. Кто-кто, а уж он сейчас никак не должен бы быть дознавателем, ибо по прибытии в Бордо ему самому придется предстать перед трибуналом по делу, связанному с «Нанки- ном». Ну, а пока перед ним лежало «дело» о преступлении Шмальфельда. Чудовищно! Больной брюзгливый честолюбец, нацист по убеждению, сам совершивший преступление, должен решать судьбу Шмальфельда.

Лангнер, конечно, тоже звезд с неба не хватает, но он опытный моряк и знает свое дело. Жизнь научила старшего штурмана различать добро и зло.

В этой пиратской войне люди быстро определяли, кто хороший человек, а кто нет. Острый нюх моряков позволял безошибочно отличать свежую рыбу от тухлой. А на этот раз тухлой рыбой оказался Фишель.[1]

В то время когда старший штурман Лангнер, задумавшись, стоял на мостике, на палубе показалась нескладная фигура доктора Бека, человека средних лет, в больших роговых очках. Вместе с группой геологов его взяли на борт «Хорнсрифа» в японском порту Хакодате. По приказу Берлина доктор Бек возвращался в Германию, чтобы доложить о результатах своей научной работы в Японии. Присутствие на судне спокойного и скромного доктора Бека и его группы все — от матроса до командира — считали неизбежным, но вполне переносимым злом.

Правой рукой потирая небритый подбородок, геолог смотрел вдаль. Он испытывал глубокое недоверие ко всей этой затее с возвращением на родину. Это недоверие порой вызывало у него сильное беспокойство, которое с трудом удавалось побороть. Разумеется, он и его группа ни на что не жаловались. Командир «Хорнсрифа», пожилой, грубовато-любезный капитан-лейтенант Шюттенстрем, наладил хорошие отношения между группой Бека и офицерами судна. В этом опасном походе лишь командир внушал геологам доверие и уверенность в благополучном исходе плавания. И все же доктору было не по себе. Его все больше и больше охватывал страх. Чаще всего это случалось по ночам, когда он, не в силах уснуть, предавался размышлениям. Воспоминания об Иокогаме не давали ему покоя, лишали сна. Бек вставал очень рано и сразу выходил на палубу. Здесь, на свету, среди людей, ему становилось легче, он отвлекался от мучительных мыслей, забывал о них.

Все началось в Иокогаме. Когда «Хорнсриф» прибыл сюда, порт был забит кораблями, транспортами, судами нейтральных стран, баржами и катерами. «Хорнсриф» ошвартовался у стенки, чтобы принять на борт топливо, продовольствие и кое-какой груз. На второй день его стоянки в порту началось какое-то непонятное оживление.

Словно предчувствуя опасность, Шюттенстрем после окончания погрузки приказал поднять пары, вывел «Хорнсриф» из порта и стал на якорь в одной из бухт, расположенных неподалеку.

Доктор Бек помнит, как старший штурман Лангнер «беседовал» со своими «коллегами» с вспомогательного крейсера, стоявшего на расстоянии более тысячи пятисот метров. Для него, Гражданского человека, ничего не понимающего в морском деле, переговоры по семафору казались веселой игрой. Когда доктору Беку надоело следить за мелькающими флажками, он повернулся в сторону порта, где вырисовывался силуэт трофейного транспорта «Нанкин».

— Нагрузился боеприпасами по самый клотик! — сказал, обращаясь к доктору Беку, Шюттенстрем и неодобрительно покачал головой.

В эту секунду там, где стоял серо-синий «Нанкин», сверкнула ослепительная вспышка. Страшный взрыв потряс воздух. Бек отпрянул назад, обхватив голову обеими руками, словно защищаясь от удара. Сквозь вой сирен слышались стук сапог, крики и новые взрывы. Ярко горели склады. Огонь охватил и суда, стоявшие у стенки, а темно-коричневые облака дыма затянули порт. Между большими баржами плавали обломки джонок, которые далеко по бухте разбросала взрывная волна. Порт превратился в кромешный ад.

Но самое ужасное произошло потом. Крики людей, эти душераздирающие предсмертные крики! Судорожно сжимая поручни, Бек хрипло дышал, его глаза почти вылезли из орбит. От взрывов на «Нанкине» начали рваться боеприпасы и на других судах и кораблях. Вспыхнула нефть, толстым слоем докрывавшая воду. Теперь уже пылала буквально вся бухта. В огне плавали, тонули, кричали, задыхались и горели люди! Немцы, итальянцы, японцы, корейцы, старые и молодые, солдаты и моряки, рыбаки и рабочие— люди со своими судьбами, радостями и горестями будто перемалывались какой-то адской силой.

Лицо Бека исказилось до неузнаваемости. Закрыв глаза и тяжело, со свистом дыша, сидел он не в силах шевельнуться. И вдруг ему вспомнилось далекое детство. Еще мальчиком он однажды топил в ведре четырех только что появившихся на свет котят. Полагая, что они уже захлебнулись, он бросил их в железную бочку, куда ссыпали золу из печи, и занялся делами. Вдруг он услышал слабый писк. Открыв крышку бочки, он увидел беспомощных котят, катающихся в еще горячем, дымящемся пепле. В ужасе бросив крышку, он кинулся домой к матери, которой с трудом удалось его успокоить…

Бек глотнул воздух и со стоном упал, потеряв сознание. На этот раз его некому было утешать в Иокогаме…