Тайна «Хорнсрифа» - [11]

Некоторое время после его ухода в каюте царило молчание. Потом Бек, откашлявшись, с нескрываемым беспокойством в голосе обратился, к Шюттенстрему:

— Не поймите меня неправильно, но… вы полагаете, что дело может кончиться плохо?

На его лице был написан ужас. «Иокогама… — думал Бек. — А где-то там, далеко, жена и дети, дом, книги, сад…» Сквозь иллюминатор доктор видел лишь безграничную водную поверхность, у самого горизонта сливавшуюся с небом.

Шюттенстрем ответил не сразу. Медленным, задумчиво-усталым движением он взял бутылку и налил до краев два бокала:

— Давайте сначала выпьем, доктор. — Эти слова должны были прозвучать ободряюще. Но когда командир «Хорнсрифа» повернулся к геологу, тот вдруг увидел сразу постаревшее лицо. Это уже не тот шумный, энергичный Шюттенстрем, душа своих молодцов. Нет, это был другой человек, посмотрев на которого, можно было сразу понять, что он чувствует приближение чего-то неотвратимого и неумолимо безжалостного.

— Да, дорогой доктор, откровенно говоря, наше дело дрянь. Извините, что я так выражаюсь, но иначе я не могу сказать. Чего я только не предпринимал, чтобы ускользнуть от англичан. Несколько раз заставлял перекрашивать посудину, часто менял курс… — Бокал, налитый до краев, дрожал в его руке. Шюттенстрем сделал жест рукой, приглашая доктора последовать его примеру, и залпом выпил виски. Затем он налил себе еще. — Я надеюсь, что мои высказывания останутся в секрете. Полагаю, что могу доверять вам. Я плаваю уже сорок лет. Юность моя прошла безрадостно, да и в дальнейшем не всегда все было гладко. Думаю, что могу причислить себя к морякам, которые, кроме вина и женщин, познали и еще кое-что. И вот, когда я теперь еще раз мысленно окинул взглядом прошедшую жизнь, твердо могу сказать одно: хотя людей и страны разделяют друг от друга языки и границы, все же у всех людей на земле много общего. Любовь, наслаждение жизнью, труд, страх перед смертью, голод и состояние сытости — все это одинаково присуще всем. И вдруг объявляется кто-то и заявляет: ты должен воевать! Один человек должен убивать другого из-за того, что тому почему-то нельзя больше продавать руду, нефть или хлопок, хотя этого добра хватило бы на всех живущих на нашей планете. Может быть, вам покажется смешным все, что я говорю. Но я не могу выразить свои мысли иначе и… Я не политик, а всего лишь моряк. Моим девизом всегда было: выполняй свой долг там, куда тебя поставили! Но, возможно, этого недостаточно, а? — Шюттенстрем беспомощно поднял руку и снова медленно опустил ее на стол.

Доктор Бек взглянул на него.

— Я понимаю вас, — сказал он. — Я уже давно задаю себе такой вопрос. Да, я тоже спрашивал: почему? — его голос стал резким, высоким. — Да, всем своим разумом, всем существом я пытался понять, что же происходит сейчас на свете. Вы понимаете меня? И я должен вам сказать, — его голос окреп, стал более спокойным, — я пришел к твердому убеждению: правда на стороне тех, кого у нас сейчас называют врагами отечества. Но ведь одного понимания этого факта недостаточно. Если его соединить еще с мужеством! Только в таком случае люди смогут изменить свою судьбу… А пока, — он скрестил руки на груди, — пока мы обанкротились. Да, да, самым постыднейшим образом обанкротились, допустив эту войну.

На несколько секунд воцарилась тишина.

— Но не все обанкротились, дорогой доктор, — возразил Шюттенстрем. — Не все! Есть еще такие, у которых было, да и сейчас есть, мужество. Вы ведь знаете, каково сейчас Шмальфельду. Нетрудно догадаться, что ему предстоит. Это один из тех немногих, кто не утратил мужества. Он не только не позволит согнуть себя в бараний рог„но и останется настоящим человеком. Шмальфельд ни за что не откажется от своей невесты, маленькой еврейки из Сингапура.

Доктор Бек вздрогнул:

— А нельзя ли?..

— Да, доктор, можно! Должно! Необходимо! Я знаю, что вы хотите сказать. Я, возможно… нет, даже определенно обанкротился со своей целью в жизни. Но сейчас, в этой истории со Шмальфельдом, я уж ни за что не покривлю душой.

Мимо иллюминатора промелькнула фигура Фишеля, и через минуту старший помощник вошел в каюту.

— Ваши приказания выполнены, все в порядке! — доложил он.

— Благодарю, Фишель. — Потом, обратившись к геологу, Шюттенстрем сказал:

— Извините, доктор, но вы должны оставить нас одних.

Доктор Бек вышел.

Командир не знал, с чего начать разговор. Поэтому он взял сначала бутылку с виски и налил себе и Фишелю.

— Благодарю, господин капитан-лейтенант, — попытался отказаться старший помощник.

— Ну, Фишель, не валяйте дурака! Вы ведь уже пропустили немного еще до того, как появился этот призрак. В нашем положении мы можем позволить себе немножко для утешения. — Шюттенстрем принужденно засмеялся.

Фишель выпил, сделав недовольную мину.

— Вам хорошо смеяться, господин Шюттенстрем. Ну да ладно, может, ничего страшного и не случится и все обойдется благополучно. Возможно даже, что мы вскоре встретимся с нашими лодками и под их охраной дойдем до места. Вот только когда я подумаю о Бордо… — В складках его рта еще резче обозначились морщинки. — Торжественной встречи не будет… Повесят мне на шею, как раз на том месте, где у других болтается «рыцарский крест», узкий галстук. Им ведь нужно иметь виновника гибели «Нанкина».