Тайна гибели генерала Лизюкова - [130]

Б) Я никогда не заявлял, что точно знаю, где могила Лизюкова (типа, третье дерево у рощи справа в пятом ряду в 1,5 км от церкви…), я только выдвигаю свою гипотезу, основанную не на сомнительных „источниках“, а на документах. Я не лгал и, в отличие от вас, официальных заявлений об „обнаружении Лизюкова“ не делал! Я призываю продолжить поиск его НАСТОЯЩЕГО захоронения!»

Ответ оппонентов был предсказуем и до банального примитивен: они предпочли «не заметить» разницы между вопросами, по-прежнему не отвечали на заданные вопросы, а продолжали уводить разговор в сторону и забалтывать тему.

Тем не менее, несмотря на такую нахрапистую манеру моих анонимных оппонентов вести дискуссию (сам автор «Поисков…» в открытое обсуждение под своим именем так и не вступил), когда они громко требуют ответа на свои вопросы, но при этом откровенно игнорируют вопросы к себе, из уважения к читателю я отвечу на поставленные мне вопросы, потеряв надежду когда-либо дождаться вразумительных ответов от своих оппонентов.

Итак, меня спрашивают: почему сержант Мамаев, единственный выживший член экипажа Лизюкова, не сообщил в своём рассказе о комиссаре Ассорове? И подразумевают ответ: потому, что Ассорова не было в экипаже Лизюкова, он якобы ехал во втором КВ, который позже и обнаружили разведчики 1 ТК. Из этого делается вывод, что обнаружение КВ с убитым Ассоровым на броне не имеет к гибели Лизюкова никакого отношения, а потому, мол, докладная от 1947 года совсем не противоречит версии о захоронении генерала в Лебяжьем!

Ну что ж, в отличие от наших анонимных оппонентов мы не собираемся прятаться «в кусты» и уходить от заданного вопроса. Мы ответим на него. И вправду, почему Мамаев не упомянул Ассорова? В силу отсутствия каких-либо объяснений в документах и невозможности спросить его самого могу высказать лишь своё предположение. Я думаю, объяснить это можно тем, что он рассказал лишь о том, что успел заметить и видел своими глазами. Нельзя забывать, что изложение произошедшего было записано со слов Муссорова, который пересказал рассказ Мамаева, и появилось не в результате ДОПРОСА, с чётко поставленными вопросами и ответами. Если бы Сухоручкин задавал Мамаеву вопросы, а тот отвечал на них, наверное, в документе всё было бы описано и детальнее, и полнее.

Но Сухоручкин не допрашивал Мамаева и, скорее всего, даже не встречался с ним лично, о чём говорит упоминание в документе об отправке последнего в госпиталь после выхода в расположение 26 тбр. Нельзя также забывать, в каком «взвинченном» эмоционально-психологическом состоянии был Мамаев после всего случившегося с ним. Его экипаж погиб у него на глазах, сам он был на волосок от смерти и только чудом остался в живых. Шок, ранения, сильнейший стресс от пережитого — всё это, очевидно, наложило определённый отпечаток на изложение им случившегося по горячим следам событий. Вряд ли в этих условиях можно было ожидать от него обстоятельного и подробного описания всех деталей произошедшего и прояснения тех или иных непонятных моментов. Что именно случилось с Ассоровым он, возможно, не успел понять, точно не знал и потому никак не упомянул его в рассказе Муссорову.

Допускаю, что я ни в чём не убедил своих оппонентов и они, так сказать, «с порога» отвергают все мои объяснения. Отсутствие в пересказе Мамаева упоминаний об Ассорове они пытаются представить сейчас чуть ли не доказательством того, что Ассорова вообще не было в танке с Лизюковым в роковое утро 23 июля 1942 года. Однако это объяснение является несостоятельным, поскольку однозначно опровергается как служебной запиской от 1947 года, так и докладом полковника Сухоручкина.

Напомню, что он расследовал случившееся не спустя почти 70 лет после гибели Лизюкова, а по горячим следам событий, и даже в то жестокое время всеобщего подозрения посчитал рассказ единственного выжившего свидетеля гибели экипажа Лизюкова ДОСТОВЕРНЫМ. Как видим, у Сухоручкина не возникло каких-либо подозрений об отсутствии Ассорова в составе командирского экипажа и его «не известном никому» (кроме Ивановского, «не знавшего» об этом в то время, когда проводилось расследование, но удивительным образом вспомнившего об этом в своих мемуарах 40 лет спустя) перемещении в некий «второй КВ». В отличие от современных «мифотворцев» Сухоручкин хорошо знал, что Лизюков и Ассоров были в то утро ВМЕСТЕ в одном танке. В этом тогда НИ У КОГО не было никаких сомнений!

Если бы Ассоров действительно вышел вслед за Лизюковым на танке 148 тбр, об этом обязательно рассказали бы опрошенные вскоре военнослужащие этой бригады, но никто из них не заявил НИЧЕГО ПОДОБНОГО. К тому же к утру 23 июля во всей 148 тбр осталось всего 2 (два!) боеспособных КВ, которые были объединены вместе с оставшимися 9 Т-60 в одну сводную боевую группу и, согласно документам, никакого участия в наступлении НЕ ПРИНИМАЛИ[374]. Об отсутствии некоего «неучтённого» в документах «КВ Ассорова» косвенно говорят и данные о безвозвратных потерях личного состава 148 тбр, согласно которым 23 июля в бригаде не было ни пропавшего без вести, ни погибшего в полном составе экипажа.