Тайна египетского креста. Тайна китайского апельсина - [154]

Он сделал паузу, чтобы закурить новую сигарету. Закрывая ладонями спичку, Эллери бросил пристальный взгляд на своих слушателей. Но на всех лицах было написано только полное замешательство.

— Кажется, это нужно объяснить подробнее, — заявил он, выпустив клуб дыма. — Первая возможность уводила от преступления, вторая — вела к нему. Первая предполагала разоблачение, вторая — сокрытие. Возможно, я лучше проясню дело, задав вам один вопрос: если все на теле жертвы и в комнате было перевернуто вверх дном, то кто мог являться целью этого преднамеренного сокрытия?

— Поскольку одежда на убитом была надета задом наперед, — тихо предположила мисс Темпл, — значит, преступник хотел скрыть какие-то обстоятельства, касающиеся жертвы.

— Браво, мисс Темпл! Вы попали в самую точку. В этом деле был только один человек, ради которого имело смысл проводить такую маскировку. И этот человек был сам убитый. Иными словами, вместо того чтобы искать «обратные» качества у преступника, совершившего это убийство, или его возможного сообщника, или случайного свидетеля, надо обратить внимание на «перевернутые» свойства самой жертвы.

— Все, что вы говорите, очень мило, — опять вмешался Берн, — но я по-прежнему не вижу…

— Как сказал Гомер, — перебил его Эллери, — «света дневного нам дай, и сразу умолкнет Аякс». Классика для любителя классики, мистер Берн… Само собой напрашивается вопрос: в чем могут заключаться «перевернутые» свойства жертвы, которые имеют такое важное значение? Касаются ли они самого убитого? Если исходить из нашей теории, жертва обладала каким-то признаком, который преступник хотел спрятать, утаить, замаскировать. Иначе говоря, если у жертвы была одна единственная вещь шиворот-навыворот, то преступнику пришлось переставить все предметы, которые находилось на нем или вокруг него, чтобы скрыть эту единственную вещь, — и чтобы никто не мог догадаться, ради чего он предпринял всю перестановку.

На лице издателя появилось странное выражение, и он откинулся в кресле с поджатыми губами. Потом посмотрел на Эллери каким-то новым, слегка растерянным взглядом.

— Дойдя до этого пункта рассуждений, — невозмутимо продолжал Эллери, — я почувствовал твердую почву под ногами. У меня появился реальный материал, над которым можно было работать, моя первая серьезная зацепка. Она сразу подтвердила все, что случилось прежде, и туман вокруг меня рассеялся, как по волшебству. Оставалось только спросить себя не было ли на теле жертвы какой-то вещи, которая могла бы сойти за эту исходную «перевернутую» деталь и которую преступник намеревался скрыть, перевернув все предметы в комнате задом наперед? За вопросом сразу последовал ответ. Такая вещь была.

— Улика? — пробормотал Макгауэн.

— Но я сам видел тело… — недоуменным тоном начал Дональд Керк.

— Прошу вас, успокойтесь, джентльмены. Всему свое время. Что это была за вещь и что это была за улика? Ответ заключается в том, что ни на теле жертвы, ни на месте преступления не было галстука!

Если бы Эллери крикнул во весь голос слово «абракадабра!», он не мог бы вызвать большего удивления и замешательства на лицах своих слушателей.

— Не было галстука? — пробормотал Дональд. — Но каким образом…

— Естественно предположить, — терпеливо продолжил Эллери, — что убитый носил галстук, но убийца забрал его с собой, потому что тот каким-то образом мог идентифицировать жертву или навести на ее след. Но теперь для меня стало очевидно, что никакого галстука не было вообще, потому что жертва не носила галстук! Вспомните, что, когда он говорил с миссис Шэйн, а потом с мистером Осборном в присутствии мисс Диверси, на нем был шарф, плотно обмотанный вокруг шеи. Другими словами, убийце не нужно было уносить галстук, потому что его не было!

— В лучшем случае, — возразил доктор Керк, против воли увлеченный разговором, — это не более чем логическое умозаключение, Квин. Гипотеза не всегда оказывается верной.

— Эта гипотеза, мой дорогой доктор, неизбежно вытекает из того факта, что перестановка шиворот-навыворот была предпринята для сокрытия какой-то улики. Впрочем, я согласен с тем, что самой по себе моей теории было недостаточно. К счастью, появилась одна деталь, которая подтвердила мои предположения. — Эллери вкратце передал историю с холщовым саквояжем и перечислил его содержимое. — В саквояже жертвы лежала вся необходимая одежда, от костюма до ботинок, недоставало только одной детали туалета — галстука. После этого я перестал сомневаться в том, что галстука на месте преступления не оказалось просто потому, что убитый не имел обыкновения его носить. Вы меня понимаете?

— Хм, — пробормотал доктор Керк. — Пожалуй, это действительно подтверждает вашу мысль. Человек, который никогда не носит галстуков…

— Дальше все было проще простого. — Эллери пожал плечами и взмахнул своей сигаретой. — Я спросил себя: какой человек никогда не носит галстуков, хотя в остальном одевается как все?

— Священник! — вырвалось у Марселлы. Она смутилась и залилась краской.

— Абсолютно верно, мисс Керк. Католический священник — или, говоря точнее, священник католической или епископальной церкви. А потом я вспомнил кое-что еще. Все три свидетеля, которые виделись и разговаривали с жертвой, отмечали его странную манеру говорить. Его речь звучала необычно мягко, со слащавой, почти елейной интонацией. И хотя эта деталь ни в коем случае не является решающей — я бы даже не назвал ее серьезной подсказкой, — она вполне соответствует тому образу священника, который я вывел дедуктивным способом. Кроме того, в его саквояже лежали потрепанный требник и религиозные брошюры… У меня не осталось никаких сомнений.