Тайна двойного убийства - [27]

— Подробнее, подробнее, — попросила я. — Слишком уж скупы вы на слова, Паршин. Неучтенный дефицит откуда?

— Это долгая песня. Ее вам Радомский споет как по нотам, я его давно знаю, он сможет, — усмехнулся Паршин.

— И все-таки?

— Ну, на бой списывали много. Акты увидите сами. Лобовые стекла, например, ежедневно по одной-две штуки. А на самом деле, если бой был — взыскивали все до копейки с виновных. На госмашины много лишнего выписывали, тоже увидите сами. И другие пути есть. Много чего, — опять усмехнулся он.

— Куда везли детали? Кому?

— Этого я не знаю, — опять поежились плечи под широким пиджаком. — Лазуткин договаривался, кто-то встретить нас должен был по дороге… Не знаю, не знаю кто, — заторопился Паршин, видя, что я гляжу недоверчиво.

— Но почему вы сопровождали машину? Не сам Лазуткин, а именно вы? Как из опечатанного и под сигнализацией склада взяли детали?

— Как взяли, Лазуткин расскажет, это его дело. А я сопровождал потому, что в доле с ним, двое нас, понимаете, двое! Лазуткин ворует, а я вывожу, — неожиданно пошутил он и прикрыл рукой кривую улыбку.

Двое, так двое.

Пойдем дальше.

И я задаю вопрос, более всего меня интересующий. Это даже не вопрос — констатация. Потому, что заключение эксперта лежит у меня на столе. Я не прикрыла его ничем и видела, что Паршин давно его заметил.

— Вы печатали заявление Любарской о даче Гулину взятки?

— Я печатал, — прошелестело в ответ. — Она попросила, я напечатал.

— Подробнее, подробнее, — опять напоминаю, — давайте все, как было.

— Ну, пришла она, рассказала, попросила помочь, я и напечатал заявление.

Паршин подробности явно раскрывать не хочет. А мне они нужны, именно подробности. Из них складывается истинная картина, как мозаичное панно, которое из маленьких частичек события, разрозненных кусочков, осколков происшедшего я собираю и складываю.

— А другой потерпевшей, Сватко, вы не помогали?

— Сватко? — насторожился Паршин, и я вижу, как мучительно он обдумывает ответ.

Не решился, идет на разведку:

— Почему вы считаете, что я Сватко помогал?

Зачем мне тянуть время?

Я уже поняла: юрист сдает только те позиции, которые невозможно удержать.

Раскрыла уголовное дело. Вслух читаю заявление Сватко.

Не понял. Зачитываю заявление Любарской. Не все, только окончание. Там, где шаблонная фраза, общая для двух документов.

Юрисконсульт шарит по карманам, не найдя платка, вытирает вспотевший лоб ладонью, да так и оставляет ее у лба, прикрыв, как козырьком, глаза:

— Что-то такое припоминаю, — мямлит он.

— Не надо, Паршин, — прошу я, — вы же юрист, понимаете. Правду уже не скроешь. И эти женщины…

Он не дал мне договорить.

Бросил руки на колени, жестко сжал бледные губы. Видимо, это должно было выражать решительность.

— Я расскажу все. Да, я помог. Они пришли ко мне вместе, Сватко и Любарская. У Ренаты Леонидовны почерк плохой — медик! Ей я напечатал заявление. А Сватко писала сама. Я диктовал, конечно. Потом Сватко унесла заявление в милицию, и все завертелось.

Паршин опять замолчал.

Ну что ж, поведем допрос активно и наступательно, не давая возможность продумывать версии.

— Кто направил Сватко к Гулину? Ведь заменой кузова занимался директор?

— Я направил, директор не хотел вмешиваться, чтобы не было разговоров. Они ведь, — Паршин запнулся, подыскивая слово, и закончил: — дружат.

Ага. Значит, дружат.

— Не вы ли принесли заявление Любарской в прокуратуру?

Чуть помедлив, Паршин кивнул.

— Я принес. Да. Вспомнил. Оно у меня осталось, заявление. Я и принес Захожему, когда встал вопрос об аресте Гулина.

— Один принес?

— Вместе с Любарской, — последовал ответ.

Ну нет слов. Юрисконсульт станции технического обслуживания автомобилей собирает доказательства для ареста главного инженера своего предприятия! Славно, славно. А Захожий-то наш хорош! Нашел помощничка. Ах, как правильно возвращено дело на новое расследование, ох, как справедливо возмущался наш прокурор!

Паршин угадал мое возмущение и испугался. Стал осторожничать, тянул с ответами, беспокойно ерзал под пиджаком, источая резкий запах пота. И я поняла: все, с Паршиным на сегодня довольно. И еще: он лжет, принимая на себя организаторские функции — не тот человек, не тот. Обвинение Гулина особенно не пошатнулось, но кое-какие клинышки в его фундамент Паршин вбил.

Ничего, все начинается с малости, в том числе и установление истины. И лишь на последний мой вопрос в глазах Паршина засветилось искреннее недоумение: "Честное слово, не знаю, где моя машинка, кто ее подменил!".

— Допрос окончен. Свободны, — сказала я Паршину, нажав под столом кнопку вызова конвоя. И, видя, как встрепенулся юрист, разочаровала его, — от меня свободны на сегодня. А вообще придется задержаться. Ничего не поделаешь — задержаны с поличным.

Оживившийся было Паршин сник, а тут приоткрыл дверь конвойный, и, шаркая ногами, тщедушная фигурка побрела к двери. Широковатые штанины полоскались вокруг тощих ног.

Поджимало время. Предстоял допрос шофера, да еще меня ждал Гулин.

Сменивший Паршина шофер выглядел смущенным, втягивал живот, на котором постоянно расстегивалась пуговица рубашки. Шофер нервно и долго застегивал ее, но, едва опускал руку, пуговица вновь выскакивала из широкой петли. Фаланги пальцев шофера украшали синие буквы. "Вова” — прочла я без труда блатную визитную карточку и заглянула в протокол задержания: