Тайна девятки усачей - [30]
— Карты у меня не могло быть, а тетради… — Мария Петровна посмотрела куда-то вверх. — Возможно… На чердаке. Там архив всякий… Давно надо бы разобраться!
Ребята повскакали со скамеек.
— Разрешите, мы вам поможем! — воскликнула Катя.
— Тихо, дети! Тихо! Я понимаю ваше нетерпение! Сейчас подымусь наверх и посмотрю, а вы пока идите в сад — погуляйте.
— А Плюс? — спросил Вовка.
— Плюс верит людям и никогда на них не набрасывается.
— И ночью?
— Ночью он спит у моей кровати.
Вовка и Санька смущенно переглянулись.
Весь приусадебный участок Мария Петровна заняла под цветы. Особенно много было роз: красных, белых, черных — всяких.
Ребята разбрелись по саду. А Плюс, как радушный хозяин, расхаживал между клумбами и будто показывал, где растут самые редкие сорта роз. Но цветы сейчас не привлекали ребят. Найдет учительница что-нибудь или не найдет — эта мысль волновала каждого.
Ждать пришлось недолго. Архив у Марии Петровны был в порядке. Тетради учеников, устаревшие учебники, письма — все это хранилось в большом сундуке, который стоял на чердаке с довоенного времени. Слой за слоем из года в год накапливались здесь всякие бумаги. На дне, среди пожелтевших тетрадей, Мария Петровна нашла контрольную работу Димы с жирной пятеркой и пару его тетрадок с домашними заданиями.
Не трудно понять, с каким чувством прикоснулись ребята к этим тетрадям. На одной из них было написано: «Дмитрий Большаков, ученик 7-го класса Обреченской школы». Надпись на другой отличалась только классом — Дима перешел в восьмой класс. Но внутри это были совершенно разные тетради. Первая пестрела поправками, сделанными твердой рукой Марии Петровны. Отметки не превышали тройки. Вторая отличалась чистотой. Помарки встречались редко, а к концу они совсем исчезли.
Ребята больше рассматривали тетрадь восьмого класса. Она переходила из рук в руки. А вторая тетрадь, с двойками и тройками, осталась у Саньки. Он перелистал ее до конца и на последней странице увидел странные знаки. В нижнем углу была нарисована ладонь с пятью пальцами, чуть выше — крутая горка с елками, еще выше — что-то вроде дерева с большим кольцевым наростом на стволе. Все три значка соединялись пунктирной линией, которая тянулась до верхнего обреза страницы. Вдоль пунктира выше дерева было написано незнакомое слово: «белоус».
У Саньки захватило дух. Кто-кто, а уж он-то в таких делах ошибиться не мог! Он сразу догадался, что это не простые рисунки. Пунктир — это тропа, а пальцы, горка и дерево с наростом — ориентиры.
Санька захлопнул тетрадь и присоединился к остальным ребятам, которые рассматривали контрольную работу с жирной пятеркой.
— Это и есть интеграл? — спросил Гриша, указав на завитушку, отдаленно напоминающую знак параграфа.
Учительница что-то ответила, но Санька не слышал. Он думал о своем открытии. Убедившись, что никто на него не смотрит, Санька вырвал страницу с рисунками и спрятал в карман. Он решил пока никому не рассказывать о находке.
Случайно рядом с Санькой очутилась Катя. Он с вызовом посмотрел на ее косы, отошел в сторону и подумал: «Ты узнаешь, где у меня душа: в пятках или… где ей положено!»
«Были сборы недолги…»
Всю следующую неделю Санька был безоблачно весел и чуточку задумчив. А о чем он думал — легко догадаться по песенке, которую он насвистывал: «Были сборы недолги…» Этот бодрый, зовущий вперед мотив накрепко привязался к нему. Санька насвистывал его в траншее — во время работы, в штабе — на коротких сборах звена, дома — на чердаке, когда в сотый раз рассматривал знаки Димы Большакова. Песня окрыляла, и Санька бы полетел, но пока не знал куда. Знаки не поддавались расшифровке. Что скрывается за растопыренными пальцами и наростом на дереве? Что такое «белоус»? Где бегут пунктирные стежки-дорожки и куда они ведут? Десятки вопросов — и ни одного ответа!
Знаки стояли перед глазами и точно подмигивали Саньке, но не насмешливо, а по-дружески. Они будто говорили ему: «Думай, думай! Шевели извилинами!» И Санька верил, что разгадает их. Оттого и настроение было у него хорошее.
Конечно, помогало еще и то, что Катя перестала «колоться». Чуть заметное предпочтение она отдавала теперь Семе. Молчаливый, всегда ровный, невозмутимый Лапочкин относился к ней как к мальчишке, только с косами и послабее. Мишук, например, приказывал Кате принести доски для обшивки траншеи, а Сема молча, но с таким видом, что ни у кого не поворачивался язык возразить ему, подзывал ее и давал работу полегче. Катя подавала ему гвозди, молоток, поддерживала доски, когда Сема приколачивал их к стоякам, врытым в дно траншеи.
Саньку не тревожила их дружба. Но стоило Грише подойти к Кате, как Санька начинал беспокойно вертеть головой.
Много в жизни непонятного!..
Катя дважды попыталась помириться с Санькой. Один раз, выбираясь из траншеи, она попросила его:
— Саша, дай руку!
Санька нарочно не услышал ее просьбу. Руку подал Гриша.
В другой раз, узнав от ребят, что Санька чертит карту, Катя подошла к нему и спросила:
— А зачем тебе эта карта?
Тут уж нельзя было сделать вид, что не слышишь, и Санька произнес:
— Подлизываешься? Не выйдет! Вот когда узнаешь, где у меня душа, — тогда и поговорим!
