Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн" - [59]

Посол отрицательно покачал головой.

— Но если не двойной агент, — продолжал Уэйн, — то уж простым агентом она могла бы быть. То есть сотрудником вашей контрразведки. Теперь я ясно выразился?

— Вне сомнения.

— В таком случае ее… отсутствие очень походило бы на бегство и явилось бы доказательством ее вины.

— Начинаю понимать вашу точку зрения. И скажите мне, я тоже мог быть вовлечен в этот… заговор?

— Нет, в этом нет никакой необходимости.

— Конечно, — сказал посол, — если я встану на ваше место… Вы ведь торговый агент, не так ли?

— В общем, так.

— Будь я на вашем месте, я бы сказал себе: что-то уж очень много англичан замешано в этой истории. — Он прошелся по кабинету и с ухмылкой продолжал: — Мисс Ванниш, рейсовый самолет английской авиалинии, стюардесса, поляк, служивший во флоте ее величества. — Он остановился, качая головой. — Слишком много англичан. Определенно слишком много. Но какой смысл нашей замечательной разведке устраивать заговор против наших лучших союзников? Я бы еще понял, если был бы ликвидирован Форст, наш соотечественник с весьма сомнительным чувством патриотизма… Но Фрэнки Хаген, рыцарь Запада! Изволите шутить?

— Вам, конечно, известно, мистер посол, что ваше правительство оказывало давление на наше и весьма настойчиво требовало отменить обмен. К сожалению, мы не смогли удовлетворить все ваши требования. Увы, бывает. — Уэйн вздохнул. — И потому кто-то в Лондоне придумал такое изысканное… наказание с серьезными последствиями для наших отношений с русскими.

— Очень надуманное предположение. Мы скорее рациональны, чем импульсивны, мистер Уэйн.

Американец сделал примирительный жест.

— В таком случае остается думать, что нас обманули русские. И что Ванниш работает на них.

— Или их жертва.

— Это я исключил бы еще и потому — у меня есть доказательства, — что она добровольно предоставила исполнителям ценную информацию.

Посол задумался.

— Как странно. Ведь никто не замечал ничего такого, что говорило бы о ее двойной жизни. Представляете, эти идиоты из разведки нашли о ней только одну забавную сплетню.

— Какую? — спросил Уэйн, явно заинтересовавшись.

— Будто в Риме у нее есть американский любовник, дипломат, которому известны многие секреты разведки. — Уэйн выдержал удар, а посол спокойно продолжал: — Какой идиотизм! Отправлю в Лондон письмо с протестом. Подозревать мою сотрудницу в том, что она работает на ЦРУ, тогда как вы, мистер Уэйн, напротив, уверяете меня, будто она служит в КГБ!

Уэйн выпрямился.

— Считаю необходимым информировать вас, причем совершенно конфиденциально, что ЦРУ представит правительству доклад, в котором КГБ будет обвинен в том, что поступил подло, не выполнив взятые на себя обязательства.

— Бр-р… Сразу же станет очень холодно, — заметил посол, обращая взгляд к барометру на стене. — Интересно, предвидели наши метеорологи в Лондоне подобную перемену погоды.

Небольшая толпа, сдерживаемая карабинерами, наблюдала со стороны, как приехавшая «скорая помощь» остановилась возле трупа Томмазо Ланци. Один из карабинеров фотографировал место преступления, другой рисовал мелом на брусчатке контуры тела.

Пока санитары, поторапливаемые капитаном Коссини, вытаскивали из машины носилки, приехали на джипе Танкреди и Гаккет. Коссини встретил их равнодушно и, указывая на труп, который санитары укладывали на носилки, сообщил Танкреди:

— На несколько секунд опоздали, полковник.

— Следы? Улики?

— Я обыскал весь дом, — сказал Коссини. — Очень хорошо были запрятаны две тысячи долларов в стодолларовых купюрах.

— Свидетели?

— Противоречат друг другу. Одни говорят «опель», другие — «мерседес». — Коссини почесал за ухом. — Успели записать номер. Я проверил. Фальшивый.

— Кто стрелял? — поинтересовался Гаккет. — Тот же человек, который наехал на него?

Коссини кивнул:

— Старик. Описывают очень неопределенно. Но я готов спорить, это тот же человек, что похитил маленькую Соню Рудинскую.

— И наверное, тот же самый, что убрал двух моих людей на четырнадцатом посту, — заметил Танкреди.

Все трое подошли к носилкам. Гаккет приподнял край покрывала и взглянул на бескровное лицо Томмазо.

— Ни этот крепкий молодой человек, ни лондонская блондинка не скажут нам, кто их купил. Умирая, они, однако, кое-что сообщили нам.

Он опустил покрывало. Коссини сделал санитарам знак закрывать машину. Гаккет продолжал, говоря как бы с самим собой:

— Срыв операции по обмену разведчиками был организован группой профессионалов, для которых очень важно было остаться в тени, не засветиться, причем настолько важно, что сами они не принимали никакого участия в этом деле. Они использовали людей, оплачивая их дела и шантажируя их. И эти так называемые сообщники совершенно ничего не знали об истинном смысле своих действий. И чтобы замести все следы, даже самые незначительные, они цинично решили уничтожить всех.

— И Рудинского в таком случае тоже, — заметил Коссини.

— Его — нет. Наверное, они полагают, что об этом должны позаботиться мы. Им важно было, чтобы мы установили его личность и заставили говорить. Они хотели, чтобы мы узнали, что он был офицером британского морского флота и обладает необыкновенным зрением. Они хотели, чтобы нам стала известна и роль секретаря английского посла в этой истории. — Гаккет зажег сигару. — Англичане. Слишком прямая дорога, чтобы быть верной. Рудинский: очень умело подвели его практически к самоубийству. Мышь, которую силой заставили залезть в ловушку. Ест сыр, но уже никогда не выйдет на волю.