Тайфун - [21]

— Простите, не это ли дом господина Хапа?..

Старик все так же молча продолжал рассматривать пришельца. Затем, вытянув худой длинный палец, ткнул в сторону дома и прошамкал:

— Вот он, его дом.

— А сам хозяин дома или нет?

Старик покачал головой.

— Ушел. Кажется, на собрание какое-то. Точно не знаю.

Старик еще раз окинул учителя пристальным взглядом и скрылся в тени раскидистого дерева.

Дом церковного старосты выглядел солидно — наверно, комнат на пять — хотя запустение уже коснулось его, как и двора, когда-то ухоженного и красивого. В глубине стояла летняя кухня под черепичной крышей, вокруг нее в каменных вазах цвели фикусы, орхидеи и другие цветы. Кусты были раньше подстрижены под зверей и птиц, их очертания еще угадывались. И в то же время было ясно, что дом и цветы и сад давно не знали хозяйской руки. Густая трава лезла со всех сторон, в ней гнили упавшие неубранные деревья.

Учитель вошел в дом, и здесь царило запустение. Роскошная мебель, привезенная, видно, из Гонконга, словно нарочно была сдвинута со своих мест, стояла где придется, покрытая толстым слоем пыли. В нос ударил тяжелый запах, словно здесь давно не мыли и не убирали.

Комната была пуста, однако на столе, в пепельнице, догорала брошенная кем-то сигарета, а рядом стояла грязная чашка недопитого чая. Серая паутина опутывала на божнице статуэтку, украшенную бумажными цветами. Это был святой Антоний, печально смотревший со своего возвышения, словно он горевал по поводу уныния, воцарившегося в некогда процветавшем доме.

Тин громко кашлянул. В глубине темной комнаты по соседству послышалось шарканье деревянных подошв. В проеме двери появился молодой довольно высокий юноша в очках. Волосы на его недавно обритой голове только что начали отрастать и торчали во все стороны. Лицо было болезненно-белым и скорбным, блуждающий взгляд ничего не выражал, кроме равнодушия. Одет он был в свободное, длинное, чуть не до пят, одеяние, из под которого едва виднелись белые штаны. Учитель подумал, что этот человек напоминает чем-то побег бамбука, выросший в темноте.

Увидев незнакомца, юноша смутился, сложил на груди руки и низко поклонился, приветствуя гостя. Он старался держаться с достоинством, даже степенно, всем видом желая казаться старше, чем был на самом деле. Но лицо его выглядело совсем детским. Юноша назвал себя, сказал, что он — младший сын церковного старосты Хапа, что два года проучился в физико-математическом коллеже и приехал к отцу в гости. Когда он говорил, с лица его не сходило выражение притворного простодушия.

Учитель понял, что о деле с парнем говорить бесполезно — только время терять, потому спросил:

— А где отец? Мне нужно повидать его…

Юноша поспешно придвинул гостю стул.

— Прошу вас, присаживайтесь, не хотите ли чаю? — с поклоном начал он. — Отец недавно ушел куда-то.

Тин подумал: вот удобный случай, чтобы поближе познакомиться с молодежью, до сих пор живущей прошлым, узнать направление мыслей таких вот юнцов.

— Спасибо, — поблагодарил он и уселся на стуле поудобнее. — Я — учитель, вместо со своими учениками приехал к вам в деревню помочь убрать рис.

Юноша улыбнулся и сказал, потирая руки:

— Да-да, я что-то слышал об этом и очень рад встретиться с вами.

Тин даже опешил от такого ответа. Уже десять дней, как они работают здесь, и находится человек, который только что-то слышал об этом. Не может же быть, чтобы он целыми днями сидел в темной комнате и никуда не выходил?! А может, он болен, — жара и свет ему во вред?.. В душе Тина шевельнулась даже жалость к одинокому бедняге.

— Мы давно здесь, но работы так много, что нет времени для встреч с жителями деревни, чтобы поговорить за чашкой чая. Однако в ближайшие дни мы все-таки устроим концерт самодеятельности — приходи, посмотришь, повеселишься вместе со всеми…

Юноша сразу насупился.

— Прошу вас извинить меня заранее, но мы живем в католическом районе нашей страны и строго следуем предписаниям церкви. Мне, как и моим единомышленникам, не дозволено ходить на концерты, развлекаться, играть в азартные игры. И народ нас вполне понимает.

«Народ нынче вовсе другой, не такой, каким ты его себе представляешь», — подумал учитель и слегка улыбнулся. Однако разговор приобрел интересное направление, и Тин решил продолжить его, не открывая своих мыслей.

— Значит, молодежь твоего круга, хоть и живет здесь, никогда не участвует в общественных мероприятиях?

Блеснув стеклами очков, парень простодушно взглянул на Тина и ответил, изобразив на лице недоумение:

— Ну что вы, уважаемый господин, это не так. Мы принимаем участие в местной жизни общества, но только в таких мероприятиях, которые отвечают нашим взглядам, нашей морали. У нас, к примеру, очень интересно проходят церковные праздники. Очень красиво, когда верующие идут стройными, согласными рядами, несут в руках цветы, поют…

Он говорил со знанием дела, словно повторял хорошо заученный урок. Его стриженая голова на длинной тонкой шее мерно покачивалась в такт умело расставленным паузам.

— Мы, католики, изучали китайскую письменность, хотя она и непроста. Но — я прошу вас обратить на это внимание — мы учим ее только для того, чтобы читать труды Конфуция