Тайфун - [11]

— Расти, дружок, набирайся ума! Если я погибну, тебе мстить за меня врагу.

Но мстить пришлось Тиепу — в бою под Дьенбьенфу Чак погиб.

После его похорон Тиеп дал клятву посвятить свою жизнь делу революции. В день демобилизации Тиеп спросил командира роты:

— Где сейчас труднее всего?

Тот ответил:

— Мы начинаем строить социализм, поэтому трудно везде. Но я думаю, что тебе нужно вернуться в родные места, восстанавливать разрушенное войной хозяйство в Сангоае.

Вот так Тиеп снова оказался в своем селении…

А здесь и в самом деле оказалось трудно, враг не сложил оружия. Только теперь Тиеп не видел его, как прежде на фронте, он просто знал: враг повсюду, действует исподтишка, наносит удары из-за угла, прилипает к людям, словно пиявка, жалит, как ядовитая змея. Каратели-бандиты растеряли жирок, переоделись в отрепья, ходили грязные и немытые, но стали зато незаметными да хитрее вели себя. То, защищая якобы освященные стариной традиции, возбудят недовольство крестьян, то вдруг сыграют в свою пользу на религиозных предрассудках. Иногда в каком-нибудь заброшенном погребе люди случайно обнаруживали взрывчатку, автоматы, даже пулеметы… Тиеп частенько сравнивал себя с человеком, у которого всего лишь старая тупая мотыга, а ему надо разрушить бетонный бункер, чтобы на этом месте посадить сад. Твердая, неподдающаяся земля, бетон, кирпич, арматура — все застыло за долгое время в одно целое, ох как трудно все это выкорчевывать. А крестьянские традиции! Когда кадровые работники предложили ввести более плотную посадку риса, крестьяне с порога отвергли новое, твердили свое: редко посадишь — хороший урожай снимешь, густо посадишь — одних лягушек накормишь. Когда появились азотные удобрения, тотчас поползли слухи, будто от них идут разные болезни, вплоть до водянки. Два года прошло, прежде чем удалось убедить крестьян в необоснованности их подозрений. А всякие «мелочи»! Несмотря на строгие запреты, продолжался бесконтрольный убой скота, люди предавались азартным играм, как в старину, отдавали замуж девчонок, которым только что исполнилось тринадцать — четырнадцать лет, а потом, наварив самогону, устраивали на несколько дней свадьбы. А с каким превеликим трудом создавались кооперативы — добровольных заявлений о вступлении почти не было. Существовали, правда, бригады трудовой взаимопомощи, но они были так слабосильны, что и думать было нечего о создании кооперативов на их базе. Чего только не говорили о кооперативах, ходили самые дикие слухи, распространявшиеся с молниеносной быстротой. Последний был таким: дескать, теперь собираются разделаться с середняками — разоблачить их и осудить. А если молодые захотят вступить в кооператив, то сначала от них потребуют отречься от своих несознательных родителей. Многие крестьяне пугались, а кое-кто вышел из кооператива. У большинства кооператоров сохранились свои земельные участки, на которых крестьяне трудились с рвением, а вот на общественных полях работали спустя рукава, лишь бы отметиться.

И хоть не существовало четкой границы между фронтом и тылом, Тиеп отчетливо представлял своих врагов. Первого — устаревшие обычаи, весь образ жизни. Стоило прикоснуться к этим наболевшим язвам, как люди корчились от боли, резко отталкивая руку, которая несла исцеление. Второго — это были классовые его противники, бандиты всех мастей, хулиганы, лодыри, бездельники. Они теперь таились от людей, скрываясь в ночи, словно совы, выжидали удобного случая, чтобы укусить исподтишка и тут же исчезнуть. Находили опору среди отсталых крестьян и порой создавали большие трудности на пути обновления страны…

Трубка погасла, Тиеп принялся перебирать бумаги и читать очередные директивы, приказы, поступившие за последние дни. Да, покачал он головой, трудностей не оберешься, если выполнять все указания из центра! Тут надо под рукой иметь настоящую военную организацию, чтоб получил приказание — и выполняй! Точно по уставу!..

Во дворе послышался стук деревянных башмаков. Тиеп выглянул в окно, за которым уже сгущались сумерки, но никого не увидел. Дверь канцелярии тихо отворилась, и вошли двое: одного Тиеп знал, это был Сан, второй — незнакомый молодой мужчина в длинной черной сутане. Оба носили очки, сквозь которые на Тиепа глядели внимательные, настороженные глаза. Лица вошедших выражали бесстрастное равнодушие. Волосы у обоих были пострижены кое-как и торчали, словно зубья щербатого гребешка. Подойдя к столу ближе, Сан и его спутник поклонились. Не ответив на приветствие, Тиеп сухо спросил:

— Почему вы пришли так поздно?

— Уважаемый господин, с утра мы были в гостях у друзей, вернулись после обеда и только тогда узнали, что нас приглашают в административный комитет, — так же подчеркнуто сухо ответил Сан.

— В административный комитет не приглашают, а вызывают, — отрезал Тиеп. — Что за человек с вами?

Незнакомец склонился чуть не до полу и сказал:

— С почтением извещаю, господин, что я монах и друг отца Сана.

Тиеп сурово проговорил:

— Каждый посторонний, прибывающий в нашу волость, обязан немедленно выполнить необходимые формальности и в том числе отметить свой паспорт. Почему вы не явились сюда сразу?