Тавматургия - [18]
КУХАРКА. Этому дала… этому дала… этому дала…
Замечает Шута, подходит угрожающе близко.
КУХАРКА. А этому не дала!
ШУТ (голос дрожит). Почему?
КУХАРКА. Ты лес валил? Ты воду носил? Ты кашу варил?
ШУТ. Я… я… я…
КУХАРКА. Ты съел с этой кашей бессмертную душу страны? Ты, похоже, не наш человек, ты Сатурну не брат, не товарищ.
А ну-ка, ребята, берите его, да в котел — пусть поварится в нашей среде…
ШУТ. Нет!
КУХАРКА. Пока не наступит суббота!
ШУТ. Нет, умоляю, не надо! Я просто актер! Я знаю, вам нужен, вам нужен другой человек!
КУХАРКА. Кто? Какой еще человек?
ШУТ. Принц, идите скорее сюда!
Шут энергично машет рукой. Макс подходит к Кухарке, но смотрит на очередь, вероятно, пытаясь понять, где отец и так далее.
ШУТ. Вот, прошу познакомиться, это тот самый… э-э… субъект, о котором я вам говорил.
КУХАРКА (угрожающе). А ты воду носил?..
МАКС (не обращая внимания на Кухарку, идет вдоль очереди). Нет. Показалось. Видимо, это его отражение в низших мирах. Все иллюзия, бред.
КУХАРКА (растерянно). Что ему надо?
ШУТ. А черт его знает!
МАКС. Три апельсина хочу, три апельсина, три…
КУХАРКА. Что он бормочет?
ШУТ. Он говорит — подождите минутку… ему позарез, прямо сейчас, нужны апельсины. Три-четыре, в крайнем случае два.
КУХАРКА. Позарез? Апельсин?
МАКС. Я люблю…
КУХАРКА. Заводной апельсин?
ШУТ. Разве он заводной?
КУХАРКА. Разумеется! Это вам не будильник и не безопасная бритва. Это, братья, смертельно опасный, гигантский, горячий, оранжевый шар! Вам его показать?
ШУТ. Я не знаю. Пожалуй, не стоит.
МАКС. Подождите, я должен сначала… надеть свою бабочку.
Макс вытаскивает из кармана обычную черную бабочку, какие обычно носят со смокингом.
КУХАРКА (завороженно). Это бабушка?
ШУТ. Бабочка.
КУХАРКА. Мамочка! Это же бантик!
ШУТ (тут же припомнив). Ну естественно, бантик.
КУХАРКА. Чернушка, букашка! Помнишь Ялту? У Черчилля был дорогой, восхитительный, фирмы «Олимп». Черт меня подери!
МАКС (Шуту). Разбуди, разбуди…
ШУТ. Предлагаю обмен. Раз вы так возбудились, то вы заберете себе этот бантик, а мы забираем свои апельсины и…
КУХАРКА. С этим бантиком я бы не кашу варила, а всю ночь напролет танцевала фокстрот. Или нет! Аргентинское танго! Ангина, озноб, лихорадка! Мне, естественно, нужен партнер.
ШУТ. Я… не то чтобы я…
КУХАРКА. Говорил, что артист, — отвечай за слова.
ШУТ. Да у вас тут, смотрите, на выбор, какие орлы. Все военная косточка, с выправкой!
КУХАРКА. В этих мужская — одна оболочка. Внутри они все мертвяки, мокрецы.
МАКС. Симулякры?
КУХАРКА. Вот именно. С этими хрен потанцуешь. У них в голове два режима, две главные кнопки…
МАКС. Страх и ненависть?
КУХАРКА. Точно! Откуда все знаешь? Дай мне бабушку, бантик. Пожалуйста.
МАКС. Скажешь «бобок» и получишь.
КУХАРКА. Бобок!
ШУТ. Думаю, это пароль.
Макс отдает бантик. Шут и Кухарка танцуют.
КУХАРКА (любуясь бантиком). Как приятно, что можно забыть обо всем, обо всех — на минутку-другую.
ШУТ. Я на ногу вам наступил.
КУХАРКА. Ты чудесно танцуешь. Озноб, лихорадка, ангина! Ах, увидел бы ты, как я женскую плоть ублажал, уважал, потрошил, как народное тело крошил! То есть нет, это я не про то. Апропо, можно бантик на память?
ШУТ. На добрую память? Конечно. Ну, теперь апельсины?
КУХАРКА. Ищите вон там, под землей.
ШУТ. Под землей? Почему под землей?
Красная пустыня. Макс и Шут идут вдоль берега моря.
ШУТ. По-моему, принц, у вас идефикс.
МАКС. Нет, у меня идемакс.
ШУТ. Ваше высочество, мне уже не смешно. Так легкомысленно — взять и сбежать за кулисы! Все-таки это не сцена — это ваша страна, ваша родина…
МАКС. Да. Свобода выбора тоже моя.
ШУТ. Разве, принц, у наследника есть этот выбор?
МАКС. Каббалисты считают, что есть.
ШУТ. Кто?
МАКС. Сори, мой нос заложило от этой пылищи. Каббалисты. Два «б», одно «л». Так вот они полагают: накануне свидания с крошкой-бозоном Питера Хиггса, перед тем как у нас воплотиться, душа выбирает семью.
ШУТ. Очень мило, но я — атеист.
МАКС. Не правда ли, невероятно? У душеньки нашей — готовый проект на уме, варианты!
ШУТ. После знакомства с Кухаркой не удивлюсь.
МАКС. Все приходится взвесить: генетику, статус, профессии потенциальных родных…
ШУТ. И, наверно, счета?
МАКС. Зря смеетесь. Доходы семьи — это фактор.
ШУТ. М-да, похоже на кастинг в какой-нибудь… э-э… сериал. Не понимаю, куда я смотрел. Да и вы куда-то смотрели совсем не туда. Раз теперь хотите сбежать.
МАКС. Это фатум. Сказала бы Фата Моргана.
ШУТ. Это ошибка! Народ на вас очень надеется, ждет, что вы будете первым в истории нашей страны просвещенным монархом, утешителем интеллигенции…
МАКС. Вот не надо. Я слишком знаю эту страну и этот народ. Все закончится, как и всегда: портреты размером с Тадж-Махал, полеты на истребителях, массовые репрессии и тридцать три кольца охранников с глазами как у Сергея.
ШУТ. Кто это — Сергей?
МАКС. Моя овчарка.
ШУТ. Ваше высочество…
МАКС. Мое решение бесповоротно: как только у отца кончится бензин, вся полнота власти перейдет к парламенту.
ШУТ. Бензин? Первый раз слышу такое выражение.
МАКС. Это эвфемизм, означает — сами знаете что. Последние неприятности.
ШУТ. Хорошо, а если что-то пойдет не так?
МАКС. Например?
ШУТ. Если случится дворцовый переворот?
Истории семи успешных женщин, строящих свою карьеру, окруженных внешним лоском, но не испытывающих счастья. Изысканный многослойный десерт из откровенных и честных признаний каждой из них. За гламуром, сарказмом и постоянной конкуренцией кроются истинные чувства и настоящие ценности, которые все сложнее обрести в современном мире в бесконечной гонке на выживание.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.