Таверна «Ямайка» - [39]

— Я повезу тебя в двуколке, а жеребец сквайра Бассата побежит сзади. Ты доберешься сама до Северного Холма?

— Наверное, нет, я не знаю дороги.

— Тебя твой нюх приведет. Пройдешь с милю по дороге, затем — на верх холма, пройдешь через просвет между зарослями кустарника, держаться надо правой стороны. Впереди увидишь Кари Тор, справа — Хокс Тор, а ты пойдешь прямо. Я выеду навстречу. Нам придется ехать по болотам, сколько будет возможно. На дороге будет людно в канун Рождества.

— Во сколько же мне следует выйти? — спросила Мэри.

— Подожди, пока основная масса народа проедет. Нам лучше быть на месте к двум, когда соберется много людей. Можешь выйти в одиннадцать, если хочешь, — сказал Джем.

— Я не могу ничего обещать. Если я не приду, вы поедете один. Не забывайте, что я могу понадобиться тете Пейшенс.

— Так я и знал. У тебя уже появились отговорки.

— Вот и ручей. Теперь я сама доберусь. Мне нужно идти прямо через этот выступ, если я не ошибаюсь.

— Передай хозяину привет и скажи, что я ожидаю более радушный прием в следующий раз. Очень надеюсь, что он за это время подобреет и станет чуть повежливее. Спроси, хочет ли он, чтобы я принес ему ветки омелы — украсить крыльцо к Рождеству. Осторожно, не заходи в воду. Давай я перенесу тебя через ручей, иначе ты промочишь ноги.

— Даже если я вымокну до пояса, мне ничего не будет, я закаленная. До свидания, Джем Мерлин.

Мэри храбро вошла в ручей, держась рукой за камни, она стала перебираться на другую сторону, подняв подол юбки. До нее донесся смех Джема, наблюдавшего за ней с берега. Не обернувшись и не помахав рукой, девушка пошла вперед. Она думала, что Джем напрасно о себе много воображает, ничего в нем особенного нет. Парни в Хелфорде, в Гвике, в Манаккане дадут ему сто очков вперед. В Хелфорде есть кузнец, он его одним мизинцем уложит. Подумаешь: вор, контрабандист, подлец и, возможно, убийца. Ну и люди у них на болотах! Но она докажет, что не боится его — прокатится с ним в коляске у всех на виду в канун Рождества.

* * *

Уже темнело, когда Мэри пришла домой. Таверна казалась черной и необитаемой, как обычно Двери и окна были на засовах. Идя с задней части дома, она постучала в дверь кухни. Тетя Пейшенс тотчас впустила ее, расстроенная и бледная.

— Твой дядя тебя целый день спрашивал. Где ты была? Уже почти пять часов, тебя нет с самого утра.

— Я гуляла на болотах — думала, что буду не нужна. Зачем я понадобилась дяде Джозу?

Она почувствовала, как на нее накатывается волна страха, и с опаской посмотрела на постель — пусто.

— Где он? — спросила Мэри. — Ему лучше?

— Он захотел посидеть в гостиной, говорит, что ему надоело в кухне. Сидел там у окна весь день, ожидал тебя. Поговори с ним помягче, Мэри, не перечь ему. Когда он начинает отходить после запоя, его нельзя злить. Он может делать наперекор, может даже впасть в ярость. Ты ведь будешь осторожна с ним, Мэри, правда? — залпом проговорила тетушка.

Тетя Пейшенс снова стала такой, какой была до запоя мужа — на нее горько было смотреть: руки дрожали, губы кривились в тике, она боязливо озиралась при разговоре.

— Что он хочет от меня? — допытывалась Мэри. — Он со мной никогда не ведет бесед. Что ему нужно?

Тетя Пейшенс замигала, не зная, что ответить.

— Это его очередная прихоть, — сказала она. — Бормочет что-то сам с собой. В такие минуты не следует придавать значения тому, что он говорит. Он не совсем в себе. Я пойду, скажу ему, что ты пришла.

Она засеменила по коридору к гостиной. Мэри налила себе воды из кувшина — страшно хотелось пить, в горле пересохло и от дороги, и от волнения перед предстоящей беседой с дядей. Стакан дрожал в руке. Она мысленно выругала себя. Только что на болотах ей было все нипочем, но стоило переступить порог таверны — мужество покинуло ее. Дрожит, как младенец. Тетя Пейшенс вернулась на кухню.

— Сейчас он спокоен, задремал в кресле, может так проспать весь вечер. Давай поужинаем пораньше и можем спать. Я тебе оставила кусок пирога.

Мэри не хотелось есть, но она заставила себя проглотить что-то. Выпила две чашки горячего чая. Обе молчали. Без единого слова убрали со стола. Девушка подбросила торфа в огонь и присела у плиты на корточках. Кухня быстро наполнилась едким дымом, щипало глаза. Торф хорошо горел, но тепла Мэри не ощущала.

Часы в холле пробили шесть раз неожиданно громко. Мэри считала удары, затаив дыхание. Казалось, удары нарочно заглушают тишину и длятся вечность. Потом до кухни снова донеслось мерное тикание. В гостиной было тихо, девушка прислушалась — никаких звуков; она облегченно вздохнула. Тетя Пейшенс занималась рукоделием, низко склонившись над столом.

Вечер тянулся долго, но вот и он уже близился к концу, степенно и точно, как всегда, переходя в ночь. А хозяина все не слышно. Мэри клевала носом, страшно хотелось спать, глаза слипались. В полусне она слышала, как поднялась со своего стула тетя Пейшенс, убрала шитье в буфет и сказала:

— Я иду спать. Твой дядя теперь долго не проснется, он, должно быть, устроился там на ночь. Не стану тревожить его.

Мэри что-то пробормотала в ответ, до нее смутно донеслись легкие шаги тети по лестнице и скрип половиц. Дверь на втором этаже мягко закрылась. Стало совсем тихо, сон сковал ее тело, звук часов казался шагами по пыльной дороге: раз… два… раз… два… размеренно, все вперед, все вперед и вперед. Она вдруг очутилась на болоте возле ручья, но тяжелая ноша мешала ей идти. Если бы можно было сбросить ее и прилечь отдохнуть… Почему-то стало холодно… Ботинки совсем промокли. Надо пройти дальше от дороги на более высокое место… Огонь совсем потух… нет огня… Мэри открыла глаза — она лежала на полу возле печи, у плиты, рядом с кучей золы. В кухне было холодно, свеча догорала, комната погружалась в темноту. Она зевнула, вытянула вперед закоченевшую руку. Внезапно ее взгляд привлекла дверь, она открывалась медленно и рывками, по дюйму за один раз.