Тауэр - [3]

Толстые стены башни сложены беспорядочно, из камней разной величины, так что стены отнюдь не гладкие, там и сям за них цепляется плющ. Вверху виднеются окна. Снизу они кажутся очень маленькими, возможно, оттого, что башня высокая. Окна, похоже, забраны железной решёткой. Я стою рядом с солдатом, неподвижным, как изваяние (но мысленно резвящимся со своей милашкой), и, сдвинув брови, приставив ладонь щитком ко лбу, стараюсь разглядеть эти окна. Слабый солнечный свет отражается в старинных цветных стёклах, и они тускло блестят. И вот уже снова раздвигается похожий на туман занавес, и в воображении моём возникает целая сцена…

С внутренней стороны окна завешены тяжёлыми драпировками, так что даже днём внутри царит полумрак. Стена напротив окон, сложенная из ничем не закрашенных, совершенно голых камней, отделяет соседнее помещение, — никакая сила не сдвинет эту преграду! — только посредине пространство примерно метра полтора или два, закрыто большим, выцветшим от времени гобеленом. На серовато-голубом фоне узор в бледно-жёлтых тонах изображает обнажённую античную богиню, окружённую венком из разных, но тоже блёклых цветов. У стены — большая кровать под балдахином. Глубокая резьба по дубу изображает виноградные гроздья, листья, лозы, некоторые места слегка лоснятся — следы прикосновения рук или ног… Я вижу двух мальчиков[9], сидящих на краю этого ложа. Одному лет тринадцать — четырнадцать, другому на вид лет десять. Младший сидит, прислонившись к столбу, поддерживающему балдахин, тонкие ножки не достают до пола. Согнутой в локте рукой он опирается на плечо старшего. Старший, положив на колени младшего большую, украшенную позолотой книгу, опустил на раскрытую страницу правую руку. Рука красивая, нежная, словно выточенная из слоновой кости. Оба в чёрных как вороново крыло камзолах, лица удивительно белые, чёрный цвет ещё резче подчёркивает эту почти неправдоподобную белизну. Цвет волос, глаз — всё, от формы носа, бровей и вплоть до одежды, — придаёт им необыкновенное сходство — наверное потому, что это братья.

— «Благословенны видящие мысленным взором свой смертный час… — мягким, приятным голосом читает вслух старший брат книгу, лежащую на коленях у младшего. — Каждый день, каждую ночь помышляй о грядущей смерти. Чего бояться тому, кто вскоре предстанет перед Всевышним?..»

— Amen… — бесконечно жалобным голоском откликается младший.

В этот миг порыв налетевшей бури сотрясает башню, ветер завывает так громко, что кажется, стены рухнут. Младший теснее прижимается головой к плечу брата. От его движения шевелится, вспухает перина, прикрытая белой как снег простынёй.

— «Утром думай, что не доживёшь до ночи… — снова читает старший. — Ночью не желай назавтра снова увидеть утро. Превыше всего почитай готовность к смерти. Нет ничего постыднее недостойной кончины…»

— Amen! — опять произносит младший. Голосок у него дрожит.

Старший тихонько закрывает книгу, подходит к маленькому окошку и пытается выглянуть наружу. Окно высоко, не дотянуться. Он приносит скамейку, становится на неё на цыпочки. Сквозь тёмный, густой туман, окутывающий бесконечную даль, смутно просвечивает зимнее солнце. Кажется, будто оно сочится кровью.

— Сегодня опять такой же закат… — говорит старший, оглядываясь на младшего.

— Мне холодно… — откликается младший.

— Я уступил бы дяде престол, лишь бы нам сохранили жизнь!.. — шепчет, словно про себя, старший брат. Младший говорит только:

— Я хочу к маме!.. — При этих словах фигура богини, вытканная на гобелене, висящем на противоположной стене, внезапно слегка колеблется, хотя в помещении не чувствуется ни малейшего дуновения ветра.

Новый поворот сцены… Я вижу у входа в башню поникшую фигуру женщины в чёрном траурном одеянии. Лицо бледное, исхудалое, но по тонким чертам сразу видно, что это прекрасная, благородная дама. Слышен скрежет отпираемого замка, дверь открывается, появляется какой-то мужчина и почтительно кланяется даме.

— Могу я увидеть их? — спрашивает женщина.

— Нет, — с огорчением отвечает мужчина. — Я хотел бы устроить вам эту встречу, но таков запрет властей, я бессилен его нарушить. Смиритесь… Поверьте, я сочувствую вам, но… — Внезапно он умолкает и оглядывается по сторонам. По соседству, из глубокого рва, вдруг вспархивает нырок.

Женщина расстёгивает висящую на груди золотую цепочку и подаёт мужчине.

— Умоляю вас, мне бы хоть в щёлочку, всего на миг их увидеть… Жестоко отказывать, когда женщина просит… — говорит она.

Мужчина в задумчивости наматывает цепочку на палец и погружается в размышленье. Нырок внезапно скрывается.

— Тюремщик не смеет нарушать тюремные правила, — наконец говорит мужчина. — Ваши дети здоровы, они целы и невредимы. Не тревожьтесь о них и ступайте домой со спокойной душой. — С этими словами он пытается силой вернуть ей в руки золотую цепочку. Женщина стоит неподвижно. Слышно только, как цепочка, звякнув, падает на булыжник.

— Неужели никак нельзя повидать их?

— Сочувствую вам, но… Нет, нельзя, — отрывисто отвечает тюремщик.

— Чёрная башня, неприступные стены, ледяные сердца… — говорит женщина и горько плачет.