Татарский отпрыск - [90]

Видимо, Иоанн не ожидал услышать от князя ничего подобного, потому что лицо его выразило удивление, смешанное с недоверием.

— Ой, не врешь ли, боярин! — воскликнул он.

— Могу ль тебе говорить неправду! Иоанн на минуту задумался.

— Что-то тут напутано, — произнес, наконец, он. — Ну, да мы сейчас разберем! Подь-ка сюда, Василий! Повтори, в чем ты винишь его, — обратился царь к Василию Степановичу Собакину, стоявшему в стороне от других бояр.

Собакин приблизился. Он был бледен, и, когда заговорил, то голос его слегка дрожал.

— Виню я князя Данилу Ногтева в том, что он, с моим наймитом «Егоркой» спевшись, задумал, злобствуя на меня, извести твою невесту нареченную, а мою дочь Марфу Васильевну, — проговорил глухим голосом Собакин, вперив глаза в пол.

— За что же я злобствую на тебя? — тихо спросил князь.

— С зависти, перво-наперво, а потому будто б из дружбы к наймиту моему. Ишь, пристало боярину дружить с холопом! — язвительно заметил Собакин.

— Что же ты на это скажешь? Чем обелишь себя? — спросил Иоанн, лицо которого не выражало гнева: царь был сегодня в духе.

— Все поведаю тебе по истине, ничего не потаю, царь православный! — горячо заговорил Данило Андреевич. — Как сказывал, знал я Марфу Васильевну с младенческих лет… Могу ль против нее я злобу питать и изводить пытаться? Да и как? Сам я в вотчине моей Серпуховской жил с самой той поры, как Марфа Васильевна невестой твоей наречена была, и Егорку, про коего Собакин бает, с того же времени в глаза не видел и, где он находится, не ведаю. И не я по злобе хочу извести дочь Василия Степаныча, а он меня погубить хочет, забыв мою хлеб-соль прежнюю… За что он гневается на меня — пусть сам скажет, чтоб ты не подумал, государь, что клевещу я на него!

— Сказывай! — обратился царь к Василию Степановичу, и в его голосе послышалась гневная нотка. — Водил ли ты хлеб-соль с боярином али нет, и почему винишь его?

Василий Степанович стоял безмолвный, не глядя на царя.

— Сказывай! — уже совсем гневно произнес Иоанн.

— Водил хлеб-соль в былое время, а потом у нас счеты с ним кой-какие были… Да я не виню его прямо — может, он и неповинен… Так, подозрение одно имею, — бормотал струсивший, по-видимому, Собакин.

— А! Теперь только уж подозрение одно! Раньше, помнится мне, ты иные песни пел! — воскликнул Иоанн.

— Расскажи, Данило Андреевич, что у тебя с Собакиным было, — обратился царь, к Ногтеву уже ласково.

Вздох облегчения вырвался из груди князя, он понял, что он спасен. Рассказал подробно Данило Андреевич царю о том, каким напыщенным сделался бывший купец Собакин, превратясь в царского тестя, как он отблагодарил Данилу Андреевича за прежнюю дружбу. Передал также и разговор Егора Ладного с Василием Степановичем.

— Из-за того, царь-батюшка, что я признал Егорку правее, чем он, тесть твой будущий, Собакин, и сердце имеет на меня! — закончил свой рассказ Данило Андреевич.

— Что ж, Василий, ведь выходит, что князь-то и в мыслях не держал того, в чем ты его винишь? — обратился Иоанн к сумрачному Василию Степановичу.

— Врет он! — прошипел тот. — Никакой ссоры у меня с ним не было, и не мог я на него по злобе клеветать!

— Спроси, государь, сына его Каллиста — они были тогда вместе у меня… Тот врать, думаю, не станет, — сказал Данило Андреевич. — Каллист здесь — вон он стоит в сторонке, — добавил князь, видя, что царь ищет Каллиста в толпе придворных.

Иоанн сделал Каллисту знак приблизиться. Тот подошел, видимо сильно смущенный.

— Ссорился отец твой с этим боярином? — спросил его царь. — Смотри! Говори правду.

Каллист немного помолчал, как будто собирался с духом. Потом тихо промолвил:

— Да, отец ссорился с боярином!

Иоанн быстро обернулся к Василию Степановичу.

— Ты что же это, старик? — грозно проговорил он. — Так-то ты начинаешь свое боярство? Неповинно хотел погубить за его же хлеб-соль!.. Добро, я сегодня не гневен. Но помни! — погрозил царь рукой съежившемуся от страха Василию Степановичу. — А с тобой, Данилушка, свидимся еще на свадьбе моей… Смотри, приезжай! — ласково сказал Иоанн князю.

Данило Андреевич, радостный и довольный, низко поклонился царю.

Иоанн готовился уже удалиться во внутренние покои, но вдруг опять обернулся к Ногтеву.

— А скажи, княже, когда я еще с тобой разговор важный имел? Словно обещал тебе что-то… Давно это было — ты еще совсем молодым был… Помнится мне что-то, а что — запамятовал, — произнес царь.

— Да, царь-государь. Годов, почитай, двенадцать назад ты мне гривну обещал золотую, пожаловать за то, что я детей из пожара на Арбате вызволил. Ну, а после Анастасия Романовна, блаженной памяти супруга твоя первая, умерла, тут тебе не до меня было, то и забыл про гривну, — улыбаясь, сказал Данило Андреевич.

— Да, да! Вспомнил. Точно, ты и есть тот молодец, что за детьми в огонь полез. Как я раньше не признал тебя? Положим, времени прошло немало… Да ведь ты во дворец вхож, а вот не пришло же мне в голову вспомнить о тебе до сегодня! А давно это было, давно! Тогда еще Настасья моя жива была, только уж прихварывала… Ох, время, время! — проговорил Иоанн, и глубокий вздох вырвался из его груди, а по исхудалому и бледному лицу прошло светлое, слегка грустное, но спокойное выражение.