Таро для всех и для никого. Арканология новой эпохи - [66]
В другой работе, «Магия в теории и на практике», Кроули упоминает о том, что Парсифаль подвергался искушению Кундри как Великой Матери. Таким образом, становится понятно, что под «водой» Кроули имел в виду силы Великой Матери в ее противостоянии героическому Эго.
Обратившись к мифологии, мы можем увидеть, что практически везде первое испытание, которое должен пройти герой, – это разрыв со своим домом, и прежде всего с матерью. Этот разрыв часто сопряжен с рядом сложностей, а порой он и вовсе не происходит. Матери делают все, чтобы помешать сыновьям уйти. Мать Парсифаля нарядила его в шутовские одежды и дала ему ряд нелепых советов, чтобы он не стал рыцарем; когда Одиссей пришел за Ахиллом, тот был одет в женские одежды и пел женские песни. Кстати, мать Ахилла Фетида, получив доступ к водам бессмертия, бессознательно оставила сына уязвимым: она держала Ахилла за пятку, которая осталась не омытой живой водой. Думаю, словосочетание «ахиллесова пята» знакомо всем. Ахиллесова пята – это та точка, через которую герой связан со своей матерью и смотрит назад.
На карте Таро Кроули Повешенный висит именно на змее, которая вцепилась ему в пятку. Это совпадение с универсальным мифологическим сюжетом не может быть случайным, поскольку сам по себе сюжет повторяет себя в различных мифах. Пятка – уязвимая точка не только для Ахилла. Например, согласно египетскому мифу, Исида вылепила из слюны бога Ра змею и положила ее на его пути. Когда Ра подошел, змея укусила его за пятку. Только узнав тайное имя Ра (пятый аркан, подлинная идентичность), Исида вылечила его от яда, которым сама же и отравила. Проклятие Евы в «Книге Бытия» заключается, в частности, в том, что змей будет жалить ее семя в пяту[19]. Но самым важным в этом мифологическом ряду является то, что пятка – это точка, в которой Ахилл остается связан с матерью.
Повешенный висит на змее, которая как будто высасывает из него все соки через пятку. Более того, змея обвилась вокруг анха – символа Венеры-Императрицы, Великой Матери. То есть наш персонаж остается привязан к матери, словно пуповиной.
Интересно, что мифы о повешенных, привязанных и прикованных богах встречаются в самых разных культурах. Иисус, прибитый к Кресту. Один, пригвожденный к древу Иггдрасиль. Прометей, прикованный Зевсом к скале. Возникает вопрос, почему мотив повешения оказывается столь устойчив. Карл Юнг предполагает, что это имеет символическое значение – копье Одина, гвозди Иисуса и оковы Прометея символизируют пуповину, связывающую дитя с материнским бессознательным. Не случайно в одной из работ Юнг приводит сновидение невротического молодого человека, бессознательно связанного с матерью, в котором змея впивается ему в пятку. Такого рода параллелизм явно не случаен и указывает на один и тот же символический ряд, связанный с властью материнского бессознательного.
Таким образом, Повешенный – это ребенок с необрезанной пуповиной, Puer Eternus (Вечное Дитя), Питер Пэн, парящий в небе и боящийся спуститься на землю. Он – не мужчина и не женщина, но именно дитя, отказавшееся от роста и цепляющееся за материнскую юбку. Повешенный – прямая противоположность Вожделения; его скопчество (или псевдогермафродитизм) указывает на невозможность полноценного сексуального переживания, поскольку такой опыт моментально оторвет его от матери.
Регрессия сознания в материнский хаос в мифах символизирует сюжет пожирания героя чудовищем. Герой оказывается поглощен, и только оказавшись глубоко внутри, способен, разведя огонь (то есть дав волю страсти, отказавшись от скопческо-аскетической позиции вечного сына-любовника), уничтожить это чудовище.
Символом отказа от сознания и стремления назад является Эдипов комплекс, столь поверхностно истолковываемый большинством психоаналитических школ. В реальности влечение к инцесту есть лишь метафора глубинного стремления к отказу от сознания и индивидуальности. Карл Юнг утверждает, что «в первооснове кровосмесительных вожделений лежит не влечение к половому акту, а своеобразное стремление стать дитятей, возвратиться под родительскую защиту, вновь очутиться в материнской утробе». Юнг уточняет свое утверждение, заявляя: «Изначально злое в человеке стремится возвратиться в лоно матери, и хитрость, придуманная Сетом, есть не что иное, как кровосмесительное желание возвращения назад».
Стремление назад – запретно. Самое большое искушение, самый большой ужас «падения назад» разворачивается в восемнадцатом аркане, «последнем искушении» посвященного, который, как Орфей или Гильгамеш, в последний миг упускает свою удачу. Но и здесь искушение не слабее. Инфантильно-инцестуозное цепляние за старую идентичность, старую роль, старые связи, которые давно отжили свое, – этот материал, с которым вынужден иметь дело каждый практикующий психолог, всегда скрывает в себе проблемы двенадцатого и восемнадцатого арканов.
