Тарковские. Осколки зеркала - [136]

Вот мы идем из метро на церемонию вручения премий – справа «Детский мир», в глубине большое здание в эклектическом стиле: «Саша, а ведь это Центральные бани! Мы, наверное, не туда пришли!» Однако пришли туда, именно в бывшие знаменитые в Москве Центральные, еще раньше, до революции – Хлудовские бани («простонародное отделение – от 5 копеек, трехкомнатный номер – от 10 рублей»). Я помню, что в какой-то послевоенный год я с мамой там мылась. Мое детское воображение было поражено: в предбаннике, похожем на театральное фойе, – бархатные портьеры, шторы и сиденья, высокие зеркала; в помывочном отделении – душевые, бассейн.

А сейчас – где все это, куда исчезла вся эта роскошь, всё это несметное богатство? «Куда нам идти дальше, граждане, господа?!» – «Вам туда!» – нас привели в бассейн Центральных бань. В тот самый бассейн, в который я когда-то со страхом окуналась, держа маму за шею. Сейчас бассейн был без воды. Вход в него пробит на уровне дна. Напротив этой двери, полукругом, как диктовала форма бассейна, стояли столы. На высоких бортах высились четыре одинаковых скульптуры – символизирующий морскую стихию Посейдон, окруженный нереидами.

Я, видимо, была не из самых уважаемых персон, мое место, если смотреть от двери, было крайним слева. Большая группа из фотографов и лиц, не допущенных в сам бассейн, толпилась у входа. Прошел первый шок от встречи с местом действия, и я сосредоточилась на происходящем. Председатель жюри говорил вступительные слова, затем называл имя лауреата конкурса и вручал ему диплом. Но вот беда, в бассейне было невероятно холодно, к тому же мой сосед слева, молодой человек, непрерывно курил, сигарету за сигаретой. Где-то на десятой его сигарете – холод и ядовитый дым меня доконали, я очень вежливо попросила соседа не курить. На что он выдвинул неопровержимый аргумент: «Я волнуюсь!» Наконец его вызвали, моего соседа: «Поощрительный приз в номинации “Незнакомка” за подборку стихов в журнале “Знамя” получает поэт Борис Рыжий!» Неизвестный мне поэт Рыжий получил диплом, вернулся на свое место, немедленно закурил, и тут из группы стоявших в дверях фотографов к нему, согнувшись, почти подполз, видимо, его друг. Друг оказался между поэтом и мною. Как раз в этот момент ведущий стал что-то говорить обо мне, но услышать его слова я не могла, ибо друзья рядом со мною продолжали беседовать довольно громко. По паузе в речи председателя жюри я поняла, что мне надо встать и принять из его рук диплом.

Церемония вручения дипломов окончилась, и народ двинулся в помывочное отделение. Баней там и не пахло, исчезло всё, что его заполняло: мраморные полы и белоснежные мраморные скамьи, ванны, громадные медные краны – оно было превращено в огромный ресторанный зал. Когда мы хотели сесть за свой стол № 35, некий посланник попросил нас перейти за главный стол, где сидели члены жюри и почетные гости. Я оказалась рядом с Марией Розановой, напротив сидела чудесная Ирина Купченко, а рядом с мужем оставались пока свободными места для Андрея Вознесенского и Зои Богуславской. Соседство с Розановой меня немного напрягло: московская интеллигентная публика с восторгом говорила, что, помимо многих других достоинств, она еще и отменная матершинница. Но Розанова оказалась приятной, милой собеседницей – перекинулись мы с ней всего-то двумя-тремя фразами.

Вот появились Андрей и Зоя. Андрей пробормотал какое-то поздравление в мой адрес, а Зоя спросила у подошедшего официанта, какой гарнир можно заказать вместо картофеля фри. И ей принесли антрекот с рисом. «Вот как надо действовать! А я сижу-голодаю с этой картошкой фри, которую мне есть нельзя». Тут к супругам подошел какой-то их знакомец, что-то им прошептал, они быстро поднялись и ушли. Такое поведение Андрея, которого я знала со школьных лет, меня нисколько не огорчило. Говорить ему со мной было не о чем, не предаваться же сентиментальным воспоминаниям юности! Растрогал молодой человек, официант, который подошел с какой-то статьей об Андрее, моем брате, с просьбой оставить автограф…

Морозным зимним днем я пошла на Мясницкую улицу получать полагающиеся премиальные деньги. Помню узкое, в одно окно, помещение бухгалтерии. Бухгалтер взяла нужные бумаги и вышла, чтобы их подписать у начальства. Я осталась одна. Дверь приотворилась, и показалось лицо моего соседа по бассейну – поэта Бориса Рыжего. Оно было почти неузнаваемо – покрыто кровоподтеками, ссадинами и синяками. Не обнаружив в комнате никого, кроме меня, он закрыл дверь…

А теперь наступила пора разгадать все загадки, прояснить все неясности, поставить все точки над «i». Вот, что мне стало известно о литературном конкурсе «Антибукер». Учредителем его была «Независимая газета», которая издавалась на деньги Бориса Березовского, следовательно, и конкурс проводился на его деньги. «Антибукер» 1999 года, кажется, был предпоследним – в 2001 году «Независимая газета» была закрыта.

Я узнала, что в 1996 году поэт Сергей Гандлевский отказался от Антибукеровской премии, а в 1997 году от нее отказался философ, писатель и публицист Дмитрий Галковский. Вот что он написал о причине отказа: «Хочу, чтобы интеллигенты зарабатывали на жизнь своим трудом, а не выклянчивали подачки у их же грабящих покровителей и благодетелей». Теперь мне стало понятно, почему секретарь из «Независимой газеты» спросила, не откажусь ли я от премии. Узнала я также, что после выступления члена жюри об «Осколках зеркала» В.Т.Третьяков ночью прочел мою книгу и решил учредить для нее Специальный приз Председателя жюри. Так как это решение было принято после официального объявления лауреатов конкурса, то меня в этих списках не оказалось. Так что меня как бы там и не было, и я ничего ни у кого как бы и «не выклянчивала».