Тараканьи бега - [24]

Чин явно не понял и Виктор Борисыч обворожительно улыбнулся:

– Вполне вероятно, что Лига собралась решить проблему идентификации Чингизхана со свойственным ей размахом: попросту грохнуть мой блокшив (без малейших угрызений так называемой совести высморкавшись на факт пребывания здесь непричастных лиц и собственного агента), а параллельно грохнуть и твоего Крэнга… а, возможно, и ещё пол-училища перебить – для верности.

Он примолк на миг, а потом вдруг добавил:

– Кстати, еще… Незадолго до меня кто-то еще жаждал добраться до содержимого твоих «букашек-таракашек». ВРОДЕ КАК жаждал. Сперва залез из бортовой сети в память чиф-компа и пытался скачать нахрапом, потом зашел через головной глобфункциональник и таки просклизнул сквозь защиту (есть там специальная взлом-программа – случаи-то разные, бывает, случаются). Взломать взломал, скачал даже, но прочел врядли: к фонту-дешифратору этот кто-то не прикасался. Вот я и гадаю: может, неведомый любопытный субъект попытку свою только обозначивал? А то странноватая, понимаешь, история. То ли он, этот кто-то, простоты проще, то ли уж ну до того он хитер…

4.

Огненная спираль Галактики вдруг, без предупреждения и ни с того, ни с сего закрутилась-свилась в тугой, истошно звенящий от собственной монолитности ком и всей невообразимой тяжестью миллиардов биллионов спрессованных солнечных эквивалентов звезданулась о мятую заспанную рожу студента Чинарёва.

Через какую-нибудь там стотысячную долю мгновения помянутый студент обнаружил себя валяющимся на полу собственной каюты – в нелепейшей позе и в одних трусах. Это, стало быть, не Галактика его по роже хряснула, а сам он хряснулся рожей об пол. Спросонок рванулся с койки, запутался ногами в простыне и хряснулся. Крепко. Со всего маху. До звёздной россыпи перед глазами и до отчаянного звона в ушах.

Чин протёр кулаками глаза, основательно встряхнул головой. Звёзды стереть удалось, а вот звон заартачился.

Звон. Отвратительный, скрежещущий – будто бы циркулярная пила раз за разом пробует на зуб стальной тонкостенный бак.

Как бишь это называется? Зуммер громк… А, во: колокола громкого боя. Г-господи, какому же… кому только дерябнуло в голову назвать подобную хрень колоколами? Колокола – это совершенно иное. Это литавровая надменность Домского собора, льдистые перезвоны над замершим в предрождественском ожиданьи Кремлём… да хоть бы и простуженное бряканье Спаса-на-Кутейке, казавшееся когда-то самым ненавистным звуком на свете (в Сумеречных Кварталах церковный колокол по совместительству был ещё и школьным звонком).

Сумеречные Кварталы… Тяжкое, по-всегдашнему серое небо, подпёртое тоскливой одинаковостью вечно грязных и вечно сырых фасадов… Безустальный ветер завивает на перекрёстках пыльные смерчики… Сквозь трещины заплёванных тротуаров обильно топорщится блеклый нахальный спорыш… И Старый Комбинат – лабиринты обветшалых стен, бесформенные кляксы черноты вместо когдатошних окон, джунглеподобная полынь на грудах древнего хлама, идентифицировать который не возьмётся ни один археолог… И жестяное дребезжание сонного колокола заставляет навьючивать ранец и плестись в пахнущие сортиром угодья раздражительных и раздражающих учителей – вместо того, чтоб в стайке малолетней шпаны прокрадываться среди развалин (которые на сей раз оборотились, скажем, Темучинским джанглом, кишащим диверсионными отрядами подлых конфедератов); или где-нибудь на задворках резаться в чок-чок – по крупному, по полмонетки за микс; или просто забраться напару с дружком Дикки Крэнгом куда-нибудь в укромное местечко и, покуривая, болтать о том-сём: о ночной стрельбе на углу Второй и Семнадцатой, о девчонках, о Гераське Хрящатом, герое, который ночами гоняет по Магистрали на моноцикле с запрещенным бензиновым движком…

Болтать о чём угодно.

Можно даже и так сказать: обо всём. Обо всём-всём-всём… конечно же, не нарочно, а всего-навсего по чистой случайности забывая хоть словечком помянуть бесконечный мир, определяемый уравнением «остальная вселенная минус Сумеречные Кварталы».

Тот самый мир, который вспучивает загоризонтье подоблачными вершинами сверкающих небоскрёбов, рушится с небес иерехонским рёвом набирающих высоту стратолайнеров, мытарит душу издевательски-несбыточными визионными сказками…

Мир, отделённый от Сумеречных Кварталов только узенькой лентишкой под названьем Кутейка – густой мешаниной ряски, кувшиночных листьев и всяческой водолюбивой живности.

Мир, про который ты едва ли не с самых пелёнок привык слыхать: тебя там не ждут.

Здесь у тебя хоть крыша над головой (какая-никакая, а собственная), и работа найдётся – тоже, конечно, никакая-такая, но верная; а там… Да не ковыряй ты в носу-то! И физию свою замурзанную не вороти! Ты слушай, слушай, дурашка, покудова есть кого. Тут всё твоё, и сам ты свой тут, а там… Тебя там не ждут. Там хватает своего… гхм… этого.

А в школе учителя долдонят в единый голос: учись, учись лучше, учись всему, чему только можно выучиться – вот единственный способ пербраться через Горбатый мост, туда, за блок-пропускник, охраняемый грозным святым Петром в чине сержанта муниципальной милиции. Долдонят бесцветным стремительным говорком, явно боясь дать возможность слушающим втиснуться с вопросом: а сами-то? Вы же вроде как выучились, а, господа наставники? Почему же вы еще не ушагали по дороге желтого кирпича куда-нибудь в Бразилио, Москву, Сидней или любой другой из несметных изумрудных городов сказочной Волшебной Страны?