Танкист, или «Белый тигр» - [26]
Ванькин танк, гарцуя, приближался к пригорку на глазах всего фронта, и совершенно непонятным образом, оставил позади себя очередной снаряд. Никто, ни в окопах, ни в блиндаже даже не мог понять, как. Вот сверкнул навстречу танцору еще один пламенный столб — одновременно с выстрелом «коробку» Найдёнова развернуло, словно заговоренную. Мимо!
— «Сто метров»! — понял Рыбалко.
Смотреть на такое было уже невыносимо. Но многие плакали и смотрели.
А вышедший «от печки» самозабвенный Ванька отплясывал на виду у Призрака (замирали сердца, чтоб неладно было этому фокуснику!), всякий раз на долю секунды опережая «болванку»!
Солнце внезапно поблекло, готовилась к своему выходу темнота — «Белый тигр» потерял ореол. Ванька Смерть неминуемо приближался к цели. Набравшийся такой же звериной чуткости, экипаж понимал все без слов. Только когда туша Летучего Голландца закрыла и небо, и землю, Крюк вспомнил о электроспуске.
Якутский Будда очнулся от медитации — заработал конвейер: «чушки» подавались одна за другой. Синея угаром, гильзы начали было свой праздничный перезвон, однако, тут же обратившийся многоруким Шивой, якут принялся выбрасывать их из люка. Фильтр нещадно выдавливал дым. Внизу, проросший в механизмы всеми своими нервами Найдёнов ловил каждый всхлип машины, повинуясь интуиции танка. Дело было за наводчиком — и здесь-то комар носа не мог подточить! Гвардеец «подкалиберным» как пробкой заткнул «Тигру» амбразуру прицела. Ослепший Циклоп «на авось» ответил двумя «бронебойными»: Ванька Череп увернулся. А сержант продолжал охаживать немца «фугасами». Несмотря на то, что башку проклятого Голиафа и на этот раз не смогла раскроить никакая праща, стратегия себя оправдала: осколки рассыпавшегося перископа «Тигра» уловили последние закатные искры. «Сто двадцать миллиметров» неутомимого Крюка ушли вниз по вертикали. Три-четыре секунды — от встречи с очередным «подкалиберным» броневой заслон перед щелью водителя отбросило к немецким траншеям.
Вечер, между тем, довольно живо схватился прятать от зрителей арену, на которой, посреди обломков, бились Зверь и Найдёнов. Темнота свалилась с неба, словно пикирующий бомбардировщик — две-три минуты (броня Призрака проседала от попаданий) — и не осталось никакого сомнения, на чьей она стороне. Ослепший поединщик огрызался на победный голос танцующего перед ним Давида, пуская в ход даже пулеметы — но ярость его была бесполезна. Т-44, продолжая долбить снарядами невиданную по закалке броню, лавировал возле пригорка. Сержант с якутом здорово старались — лишившийся зрения тевтон явно сдал; башню украсили трещины, борта потемнели от вмятин, чудом не были задеты траки, хотя фугасы, словно огородные тяпки рыхлили вокруг землю. Моторную сетку «Тигра» уже пробили лоскутки огня, щель механика разворотило, курсовой пулемет смяло целым вихрем осколков — но защелкнутые люки так и не распахнулись. «Летучий Голландец» упрямо прятал в своем чреве таинственных дьяволов. Впрочем, сейчас никто ими не интересовался! Дело оставалось за малым — на глазах торжествующих соотечественников (в окопах все, от генералов до рядовых, с ума посходили), Иван Иваныч готовился добить монстра. В момент, казалось бы, неотвратимого Найдёновского торжества, сам черт пришел к «Тигру» на помощь, толкнув руку великолепного Ваньки. Одно неверное движение рычага свалило «сорокчетверку» в снарядную яму. Танк выкарабкался, но успел зачерпнуть качнувшимся стволом глинистой польской землицы. Рогатый знал свое дело: по его наущению Крюк надавил на спуск. Орудие разорвало с таким треском, что у сержанта чуть дым из ушей не пошел. «Моя-твоя не понимай» невозмутимо выбросил из люка роковую гильзу и улиткой прилип к термосу: в его услугах больше не нуждались. На виду у ошалевшего воинства и завывшего в голос Ваньки, Призрак уползал в спасительную темень (сам князь Мира сего позаботился об этом). Все готовы были свидетельствовать: на «Тигре» места живого не осталось. Дрожащий избитым корпусом, словно студень, он пятился задом, гусеницы обозначали отступление каким-то жалобным скрежетом, пламя уже подскочило к башне, лаская ящики для снаряжения и закопченные рымы — яркое пятно разгорающегося в черноте огня служило единственным ориентиром для множества безупречных советских ЗиС-3. Требовался всего-то один залп двух батарей; заключительный аккорд невиданного действа, поставивший бы окончательную точку на всей этой несомненной чертовщине! Но зачарованные пушки продолжали молчать. И даже до сего времени не пригодившиеся «зверобои» не осмелились подать голоса.
Все было кончено — тьма поглотила его.
Первому Белорусскому Ивана Иваныча не вернули. Впрочем, о возвращении он и не помышлял. Бросив после боя под ноги танкошлем, растоптав его до каких-то рваных клочков, Найдёнов трясся в ожидании новой схватки — от Сандомира его теперь никакая сила не могла оторвать.
Между тем, выпал первый снежок. Кремль готовился к Висло-Одерской.[37] До Силезии было подать рукой: с потерями считаться не собирались. Рыбалко мечтал с ветерком прокатиться по добротным берлинским автобанам. У добропорядочного сержанта Крюка дыхание захватывало при одной только мысли об аккуратных городишках с их домами, набитыми невиданным доселе богатством: бельем, мылом, а, главное, удивительными, неповторимыми в своей точности часами — настенными, ручными, карманными, на золотых и серебряных цепочках, к которым мародер-наводчик имел особую страсть: пехота их у него с руками отрывала, душу готовая продать, а не то, что пару-другую хромовых офицерских сапог, стащенных с какого-нибудь дохлого гауптмана. Пока еще недоступные за снегами-туманами немки — неважно, молодые, старые (доброму вору все в пору!) — воспаляли воображение гвардейца не меньше. И, если брать во внимание, что таких, как он, молодцов, хватало с избытком, то Мать-Европа вполне оправданно тряслась в ожидании Судного Дня. Ей было от чего впасть в отчаяние! Новые русские танки блестели свежей краской. Новые башнеры и механики учились кувалдой, а то и сапогом вправлять детали своих неприхотливых, словно дворняги, подопечных. А, кроме того, таскали бесконечные ведра с горючим, открывали снарядные ящики, освобождая «болванки» от смазки, надрывались на чистке стволов и благоухали соляркой и потом. Окопная грязь щедро отмечала этих трудяг неизбежными чирьями. Мальчишки-командиры, щеголяя хронометрами, компасами и швейцарскими перочинными ножами, получали в штабах задачи, важно занося их на свои новенькие планшетные карты остро заточенными карандашами.
В основе новой повести лауреата премии «Национальный бестселлер» Ильи Бояшова лежит реальная история, произошедшая летом 1943 года на Аляске. Советский экипаж перегоняет по ленд-лизу из Америки в СССР двухмоторный бомбардировщик «Дуглас А-20 Бостон». Приземлившись для дозаправки на авиабазе в Номе, небольшом городишке на побережье Аляски, пилот обнаруживает, что колпак турели, где находился штурман, открыт, а сама турель пуста. На поиски пропавшего штурмана, в парашютной сумке которого был тайник с ценными разведданными, отправляются две поисковые группы — советская и американская…
Несмотря на свою былинность и сказочность, роман Ильи Бояшова совершенно лишен финальной морали. Монах и плут пребывают в непрерывном странствии: один стремится попасть в Святую Русь, другой – в страну Веселию. Но оба пути никуда не ведут. Алексей-монах, избранник Божий, не находит святости в монастырях и храмах, Алексей-плут, великий скоморох, не находит признания своему веселому дару. И утешающий и увеселяющий равно изгоняются отовсюду. Так уж повелось, что если не выпадет тебе вдоволь страданий, то и не сложат о тебе никакой былины, а рассчитывать на что-то большее, осязаемое и вовсе смешно – нечего тогда было рождаться с умом и талантом в России…
Перед вами первое и пока единственное прозаическое переложение знаменитого скандинавского эпоса «Старшая Эдда», сделанное известным писателем Ильей Бояшовым. Теперь этот литературный памятник, еще недавно представлявший интерес исключительно для специалистов, вышел за рамки академического круга и стал доступен самой широкой аудитории. «Старшая Эдда» стоит в одном ряду с такими эпосами как «Илиада» и «Махабхарата». Несмотря на то, что «Эдда» дошла до нашего времени в виде разрозненных частей, ее «Песни о богах» и «Песни о героях» сыграли колоссальную роль в развитии западноевропейской литературы.
У России женский характер и женское лицо – об этом немало сказано геополитиками и этнопсихологами. Но лицо это имеет много выражений. В своем новом романе Илья Бояшов рассказывает историю русской бабы, которая из ничтожества и грязи вознеслась на вершину Олимпа. Тот, кто решит, что перед ним очередная сказка о Золушке, жестоко ошибется, – Бояшов предъявил нам архетипический образ русской женственности во всем ее блеске, лихости и неприглядности, образ, сквозь который проступают всем нам до боли знакомые черты героинь вчерашнего, сегодняшнего и, думается, грядущего дня.Прочитав «Каменную бабу», невольно по-новому посмотришь на улыбающихся с экрана примадонн.
Бывают в истории моменты, когда грань между действительностью и фантастикой стирается, а в жизнь ничем не примечательных людей начинает прорываться ветер с той стороны реальности. Таким моментом было в России начало девяностых годов.И кому как не Илье Бояшову – признанному мастеру философской притчи, легкой истории как бы о жизни, а как бы и о чем-то большем («Путь Мури», «Армада», «Танкист, или “Белый тигр”»), – писать об этом страшном и веселом времени?
Эта книга – занимательный роман-притча. Ее автора без натяжки можно назвать Кустурицей в прозе. На фоне приключений обыкновенного кота Мури, потерявшего во время войны в Боснии своих хозяев и теперь вольно гуляющего по всей Европе, решаются весьма серьезные вопросы. Кит рассекает океан, лангусты бредут вереницей по морскому дну, арабский шейх на самолете без посадки облетает Землю, китаец идет по канату через пропасть… Есть ли цель у их пути, или ценен лишь сам путь? Будет ли путнику пристанище, или вечное скитание – удел всего живого?
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
В очередной книге издательской серии «Величие души» рассказывается о людях поистине великой души и великого человеческого, нравственного подвига – воинах-дагестанцах, отдавших свои жизни за Отечество и посмертно удостоенных звания Героя Советского Союза. Небольшой объем книг данной серии дал возможность рассказать читателям лишь о некоторых из них.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
В центре повести образы двух солдат, двух закадычных друзей — Валерия Климова и Геннадия Карпухина. Не просто складываются их первые армейские шаги. Командиры, товарищи помогают им обрести верную дорогу. Друзья становятся умелыми танкистами. Далее их служба протекает за рубежом родной страны, в Северной группе войск. В книге ярко показана большая дружба советских солдат с воинами братского Войска Польского, с трудящимися ПНР.
В годы Великой Отечественной войны Ольга Тимофеевна Голубева-Терес была вначале мастером по электрооборудованию, а затем — штурманом на самолете По-2 в прославленном 46-м гвардейским орденов Красного Знамени и Суворова III степени Таманском ночных бомбардировщиков женском авиаполку. В своей книге она рассказывает о подвигах однополчан.
Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957) — представитель древнего аристократического рода, блестящий эрудит и мастер глубоко психологического и животрепещуще поэтического письма.Роман «Гепард», принесший автору посмертную славу, давно занял заметное место среди самых ярких образцов европейской классики. Луи Арагон назвал произведение Лапмпедузы «одним из великих романов всех времен», а знаменитый Лукино Висконти получил за его экранизацию с участием Клаудии Кардинале, Алена Делона и Берта Ланкастера Золотую Пальмовую ветвь Каннского фестиваля.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.