Танго в стране карнавала - [79]

Марселу, изо всех сил старавшийся не позволить дебатам отклониться от темы «черепов» и удержать эмоции разволновавшихся по вполне понятным причинам матерей, предложил в знак протеста удалиться со встречи, мирно, но твердо выразив таким образом возмущение неявкой секретаря Комитета безопасности.

В последний момент, когда группа матерей с самодельными плакатиками (газетные вырезки и фотографии их детей) вереницей проходила мимо полицейских, одна женщина не выдержала и бросилась на них. Другие матери пытались ее удержать, а она рвалась из их рук с искаженным яростью лицом:

— Моего сына ограбили. Он пришел к вам, чтобы сообщить об этом, он искал помощи, а вы убили его! — Она изо всех сил пыталась не расплакаться, но бесполезно. Слезы лились по щекам, зрачки были расширены от ужаса.

Женщины столпились вокруг нее.

— Я ищу… я ищу правосудия… — Она в отчаянии осматривалась, словно не в силах поверить, что все это правда происходит. — Как же вы можете… как они могли прийти и сидеть здесь?..

Марселу с тяжелым вздохом покачал головой со смешанным выражением сочувствия и безысходности. Полицейские, неловко топчась, посматривали на главнокомандующего военной полиции, а тот, в свою очередь, взирал на женщину с покровительственной ласковой улыбкой.

— Вот что… месяцев через шесть состоится bate-papo («вопросы и ответы» — интернет-конференция)… Почему бы вам не обратиться туда, не задать свои вопросы…

Оказалось, в bate-papo она уже один раз участвовала. Три года назад. Ее сын был студентом. Его ограбили, и он отправился в участок сообщить о преступлении, не подозревая, что сами полицейские, к которым он обратился, состоят в сговоре с грабителями. Когда мы с ней познакомились, она все еще дожидалась суда.

Все задавались вопросом: где же все это время были активисты студенческого общества госуниверситетов? — должно быть, напивались в барах Леблона да жаловались на высокую плату за обучение. И то сказать, борцам за права студентов было чем заняться: как раз приближался сезон, когда они, разодевшись в карнавальные костюмы, клянчат на улицах деньги на проведение ежегодной недели студенческих празднеств. В это время они отбивают хлеб у беспризорных нищих детей, но не будьте же вы занудами, кого волнуют такие мелочи, черт побери!

В связи с этим напрашивается вопрос — обращенный скорее к специалистам по экономике развития, чем к рядовым бразильцам. Возможна ли вообще Бразилия без коррупции? Ведь Бразилия — демократическая страна, не так ли? Разумеется, она нуждается в определенных преобразованиях и модернизации — для начала хорошо бы подумать о повышении размера минимальной заработной платы и кое-каких земельных реформах, — но в общем и целом законодательная база-то ведь разработана. По меньшей мере половина проблемы состоит в том, что никто в стране не обращает на законы ни малейшего внимания, и неважно, в чем причина — в некомпетентности политиков, в бессилии властей или в том, что все бразильцы анархисты «по своей природной сути». Как бы то ни было, коррупция заполняет вакуум. Мздоимство, подкуп и вымогательство, кумовство и протекционизм, хищения, ценовые сговоры, искусственное вздувание цен… Читаешь местную газету, и кажется, будто попал в комикс про Дика Трейси.[71]

Существует точка зрения, пропагандируемая некоторыми комментаторами, как, например, Роберта да Матта, согласно которой модель западной буржуазной демократии не годится для Бразилии и никогда не будет здесь работать. В первую очередь потому, что она требует искренней веры в принципы равенства и права личности. По словам экс-президента Фернанду Энрике Кардозу: «Рассуждать о концентрации доходов просто не имеет смысла. Дело обстоит так в течение пятисот лет».

Феодальный подход к распределению земель в Бразилии восходит к 1500-м годам, когда король Португалии Жуан III разделил страну на двенадцать равных частей и роздал своим придворным фаворитам. Несправедливая и неравноправная система землевладения только усложнилась с возникновением массового рабства — неотъемлемой части португальского влияния в Латинской Америке. Ни для кого не секрет, что к 1850 году в городе Рио-де-Жанейро жило около 80 тысяч невольников — примерно 40 процентов населения. Это почти втрое больше, чем количество рабов в североамериканских городах сравнимого размера, например в Новом Орлеане. (При том, что в работорговле принято обвинять Соединенные Штаты, приток африканских невольников в Бразилию был самым большим. За все время сюда было вывезено более четырех миллионов африканцев, а в Северную Америку — около 700 тысяч.) Приблизительно две трети всех пахотных земель Бразилии сейчас сосредоточены в руках трех процентов населения, но громадные земельные массивы представляют собой необработанную целину, а по обочинам дорог выстраиваются армии безработных сельскохозяйственных рабочих. Капиталистическая демократия в применении к этой иерархической, почти феодальной системе выглядела бы так же нелепо, как страстное танго в исполнении жирного американского туриста. Или как выглядит сари на расплывшейся белокожей англичанке. Или… хм, как самба, когда ее танцую я.