Танго в стране карнавала - [63]

Для меня путь в этот край непуганых эгоистов оказался трудным и тернистым. Непреодолимыми препятствиями стали чувство пуританской вины и, позднее, финансы. Оказалось, что быть свободным и нищим вовсе не так уж радостно, если постоянно приходится думать, где бы раздобыть денег. И играть в поддавки здесь нельзя — вернуться к университету/работе/семье спустя полгода означало бы немедленно оказаться выброшенной за пределы всемирного рыцарского ордена богемы. В реальный мир нельзя просто съездить на каникулы. Приходится рвать все связи по-настоящему.

На этом этапе, приняв наконец к сведению, что моя бабушка все-таки не английская баронесса, Густаво удостоил меня беседой:

— Ленивой женщине, такой как ты, нужен богатый мужчина, дорогая.

— Я просто не могу спать с мужчинами ради денег, — ответила я со вздохом, вовсе не изображая святошу. Правда заключалась в том, что я пошла бы на что угодно, лишь бы остаться в Рио. Но выйти замуж ради денег я тоже не могла.

— О, ты такая невинная, — передразнил он мою интонацию. — А как же, по-твоему, поступают все эти женщины, что прохлаждаются на пляжах Ипанемы? Они туда попали не благодаря браку с нищим маландру, душка, уж можешь мне поверить.

— Фабио не маландру, — запротестовала я, но Густаво только отмахнулся.

Я оказалась на ничьей земле. Неужели у меня только два выхода? Выйти замуж за богатого урода или жить как бродяга, облапошивая туристов, и не знать, что готовит завтрашний день, хватит ли денег, чтобы заплатить за жилье? Я чувствовала себя какой-то суфражисткой восемнадцатого века. Почему жизнь так жестока?

— Нет, — сухо сказал отец, вечный факел рациональности, — тебе нужно найти работу… например.

Чтобы хоть как-то выбраться из тисков финансового кризиса, предстояло, видимо, действительно найти скучную офисную работу в Сан-Паулу. От одной мысли о такой перспективе меня начинало мутить. Однако Фабио, услыхав, что зарплата может составить пять тысяч реалов в месяц, бросил все дела и всецело сосредоточился на том, чтобы уговорить меня согласиться. Это наш прекрасный шанс, говорил он, наш шанс стать счастливыми. Господи, он просто не понимал. В конце концов, я, по-моему, отправилась на собеседование только ради него (и ради моего папы).

Собеседование проходило в Сан-Паулу в каком-то небоскребе под номером чуть ли не 49 000, на магистрали Авенида Паулиста — 285 полос, не меньше.

Пролетая на бреющем полете над аэропортом Гуарульос, я чуть не плакала. Вокруг меня были мили и мили белоснежных небоскребов, по сравнению с которыми окрестности Буэнос-Айреса казались небольшой деревенькой. Прямо мир будущего из «Бегущего по лезвию бритвы». В серовато-буром смоге сновали во все стороны десятки злобных маленьких вертолетиков, а внизу, в пробках, дюйм за дюймом пробирались по своим делам автомобили. Все это было как-то нереально и происходило исключительно благодаря одной моей подруге, которая устроила все это и даже дала мне напрокат костюм. Фабио притащил симпатичный чемоданчик из блестящей черной кожи, который его друзья из театрального кружка использовали как реквизит, когда нужно было играть начальников.

Я сидела на собеседовании, слушала, как жутко деловитая белокурая девица по имени Присцилла стрекочет о показателях результативности менеджмента и о том, что это европейцы могут работать всего по тридцать пять часов в неделю, но здесь, в Сан-Паулу, работают по шестьдесят (а почему? да потому что они чертовски преданы делу, вот почему)… и вдруг почувствовала, что покидаю собственное тело, что я вот-вот выплыву через сияющее окно небоскреба, а потом рухну вниз, на автостраду, и это будет конец. Покинув здание через час, пробившись наконец сквозь толпу сотрудников, возвращающихся на рабочие места после обеденного перерыва, я обессиленно прислонилась к стене, уставилась на блестящий черный чемоданчик-реквизит и задумалась, почему моя жизнь так постоянно и безысходно возвращается на круги своя.

Через десять минут я пыталась дозвониться Фабио из синего автомата на углу. К этому моменту я приняла абсолютно твердое решение не только не соглашаться на эту должность, даже если мне ее предложат, но и вообще никогда до конца своей жизни не возвращаться в Сан-Паулу. Мой стресс выразился в холодной ярости, направленной против коварных ловушек капитализма.

Телефон ответил после первого же гудка (накануне Фабио приобрел мобильник, рассчитывая на мой взлет и повышение нашего благосостояния).

— Ну, как все прошло, родная? — с энтузиазмом вопросил он.

— Я не смогла…

Долгая пауза на другом конце.

— В каком смысле не смогла?

— Я просто не смогла, Фабио, — повторила я.

— Ta’ louca mulher?[62] — заорал он. — Пять тысяч, Кармен. Пять тысяч! Немедленно возвращайся и соглашайся.

Но это было физически невозможно.

— Соглашайся! — рявкнул Фабио.

— Пять тысяч не стоят того, чтобы продавать за них душу.

— Поработай хоть месяц. — Он сбавил тон, почувствовав, что может проиграть.

— Такие контракты на месяц не заключают. Это мерзкая ловушка, настоящий капкан со стальными зубьями, ночными перелетами и иголками под ногти, — решительно отрезала я.