Танго в стране карнавала - [59]

Самая вопиющая черта, заметная невооруженным глазом, это отсутствие среднего класса. Здесь нет обыкновенных обывателей, нет трудящихся, нет сколько-нибудь весомой промышленности. В целом городе есть только один производимый людьми ценный продукт, пользующийся спросом, — культура его беднейшего населения. Люди приезжают в Рио-де-Жанейро не зарабатывать деньги, а тратить их. Даже барабаны и тамбурины, игрой на которых прославились местные жители, произведены не здесь. Примерно треть рабочих мест в Рио относятся к тупиковой сфере неквалифицированных услуг. Получается, что есть город богатых и есть люди, которые их обслуживают.

Согласно статистическим данным, средний доход десяти процентов самых богатых людей Бразилии превышает средний доход беднейших десяти процентов в 57 раз — в Австралии разница между ними составляет 12,5 раза. Разница эта (в Бразилии) выглядит как среднегодовой доход в $ 37 534 и $ 656. (Это крайние показатели шкалы, возможно, они соответствуют доходам сельскохозяйственного рабочего в Пара и, скажем, топ-менеджера в Сан-Паулу.)

Возьмем пример Рио. Здесь минимальный доход составляет около 350 реалов в месяц, хотя удачливый официант или уборщица в центральном Рио получают порядка 600 реалов. На другом конце — экономист или юрист с ежемесячной зарплатой порядка 6000 реалов. Получается, что юрист зарабатывает в десять раз больше, чем обслуживающий его официант. Стало быть, у этого официанта практически нет никаких шансов хоть когда-то оказаться за столиком и после работы выпить пива рядом с юристом. У официанта и юриста нет шансов делать покупки в одном и том же супермаркете, а их дочери никогда не будут танцевать в одном ночном клубе. По сути, единственное пересечение между ними возможно, только если официант подаст юристу ужин в ресторане, или если его жену пригласят в дом юриста сделать уборку, или, в крайнем случае, если сын официанта соблазнит дочку юриста в Лапе во время Карнавала.

Социальные контакты между разными слоями населения здесь невозможны, что заставляет требовать если не уважения к идеалистическому принципу, согласно которому все люди рождаются равными, то уж хотя бы предоставления людям шанса чего-то достичь, если они прикладывают к этому усилия и усердно трудятся. Мне вспоминается телевизионное интервью с бразильской актрисой — она шокировала зрителей, сообщив, что, живя в Нью-Йорке, обходилась без уборщицы. Журналистка рот раскрыла от изумления и ужаса при мысли, что актриса своими руками подметала полы в своей собственной квартире.

— Но почему, дорогая?

— Я не могла себе этого позволить, — пожала плечами артистка. — В Америке труд уборщиц весьма высоко оплачивается.

Всем кариокам, богатым и бедным, свойственна этакая роскошная праздность, когда дело касается труда и производительности. Качество обслуживания в городе кошмарное, наличия коррупции никто не признает, а люди постоянно жалуются, что их прислуга ворует. Каждый мечтает получить теплое местечко на государственной службе, откуда их не уволят. Но трудолюбие и тягу к работе здесь не почитают за добродетель. «Как шикарно! — в восторге восклицал Густаво, когда я выходила на пляж. — Только очень шикарная женщина может отправиться на пляж во вторник утром!»

Труд в Рио-де-Жанейро устарел и вышел из моды — те, кто берется за работу, ждут, что их будут эксплуатировать, а тем, на кого собираются работать, эксплуатировать их вроде как полагается. Временами отношения между работниками и начальством балансируют на грани комедии или даже эротического садомазохистского фарса. Унижение, деградация, бесправие — самые популярные методы. Sim, senhora. Não, senhora.[60] Нынешней элите, чтобы удержать свои позиции, необходимо прибегать к подобным отвратительным интеллектуальным играм, поскольку об истинном культурном превосходстве не может быть и речи.

Но вернемся ко мне. Я боролась не только с перспективой полного обнищания, но и с реально настигшей меня относительной бедностью. Кьяра, поправив финансовые дела за счет доверительного фонда, вернулась в Рио с «полным баком» и обновленными радужными перспективами своей революционной деятельности, отец Карины предложил ей приобрести квартиру за его счет, а у Густаво была Каса Амарела и в придачу целый остров к югу от Рио, который он ласково называл «моя ферма». Новые туристы с невообразимыми банковскими счетами приезжали, чтобы поселиться на Руа Жоаким Муртину и некстати становились друзьями — Нико, с его пособием по безработице от щедрого правительства Франции, и Анна, еще одна итальянская иждивенка. Они, по тонкому определению, данному местными маландру, тратили dinheiro de primeiro viagem, то есть «деньги первой поездки», что намекало одновременно и на их щедрость, и на наивность. И только у меня одной не было никакого «фонда» в запасе, и только я одна продолжала жить абсолютно не по средствам.

Применив бразильский подход, я позвонила отцу и попыталась разнюхать, нельзя ли подступиться к немалым активам семьи Майкл — хотела понять, нельзя ли с пользой для меня сбыть хоть несколько голов кенгуру из тех миллионных стад, которыми я так прославилась здесь, под тенистыми кущами Санта-Терезы, — но из семейного лагеря не раздалось ни звука ободрения и поддержки. Решительно все, кого я знала, твердили, что хорошенького понемножку и мне уже давно пора вернуться домой, начать тратить по два часа в день на дорогу, трудиться — словом, жить в реальном мире, как все они. Нет, мой отец никогда не был рабом. За его плечами была вполне замечательная, нерегламентированная жизнь. Может, именно потому он так и волновался. Единственной из всех детей, казалось, удалось-таки добиться успеха в деловом мире, и вдруг она дает деру в Бразилию.