Танго в стране карнавала - [44]

Высоко на холме слева я увидела белоснежные готические шпили Шато Идеал, где Густаво в праздности проводил время у бассейна. Отсюда замок казался маяком, воздвигнутым на возвышении из многих миль ржаво-красных волн фавел.

В этот момент Авенида Президенте Варгас рассыпалась на несколько отдельных дорог. Наша часть превратилась в грубо гудронированое шоссе, а окрестные улицы все больше походили на трущобные кварталы северного Рио. Справа от нас появились угольно-серые железнодорожные пути. Граффити на стенах от одной железнодорожной станции к другой становились все мрачнее и агрессивнее. Снова и снова появлялся значок КВ — «Команду Вермелью», одной из крупных преступных группировок, занимающихся наркоторговлей. Раскидистые оити, которые тянутся вдоль улиц южного Рио, исчезли, зато на каждом шагу теперь встречались устрашающе-агрессивного вида полицейские посты. Слева от нас бесшумно проехал черный «рэнджровер», украшенный огромным серебристым черепом и скрещенными костями. Я успела разглядеть полицейских в черной форме, вооруженных пулеметами. На всех были солнцезащитные очки-авиаторы и черные футболки в обтяжку. «УПОВАЕМ НА БОГА», — было написано на заднем стекле. Я вопросительно обернулась к Фабио.

— БОПЕ,[53] — шепнул он.

— Кто они такие? — спросила я.

— Эскадроны смерти, — ответил он снова шепотом.

— Да ладно тебе, какие еще эскадроны смерти? — засомневалась я.

— Ты что, сама не понимаешь, что такое эскадрон смерти? — сухо спросил Фабио.

— Самосуд?

Но Фабио промолчал. Вместо ответа он начал напевать песнь о приезде в Мангейру: «Прибыли, Мангейра, о-о, вот и Мангейра!», — другие пассажиры смотрели на него и улыбались.

Мы вышли из автобуса около Государственного университета Рио-де-Жанейро, здания в советском стиле, охраняемого гражданской полицией, и отправились в фавелу. Бразильский флаг, украшенный позитивистским и идеалистическим девизом «Порядок и прогресс», безжизненно обмяк от полуденной, как в духовке, жары. Горстка дешевых лавчонок, синие пузыри — будки телефонов-автоматов и учебные корпуса служили нуждам немногочисленных студентов (время от времени кто-нибудь из них появлялся и проходил по огороженной территории). В отсутствие морского ветра — до Санты-Терезы бриз все-таки добирался — температура была минимум на пять градусов выше, и я держала руку козырьком над глазами, чтобы защитить их. Цифровое табло часов-термометра показывало 38 градусов. Мы свернули за угол, и Фабио махнул рукой:

— Смотри.

Фавела раскинулась на низком округлом холме, но каковы его естественные очертания, определить было трудно, столько на нем понастроили домов и домишек. Они выглядели как сотни ржавых картонных ящиков, поставленных один на другой и связанных друг с другом перекрученными пучками проводов — нелегальной электропроводкой. Над каждой крышей парили разноцветные воздушные змеи, из каждой щели торчали банановые листья, а сверху слышался треск фейерверков.

Перейдя последнюю дорогу перед Мангейрой, мы зашли в pasteleria, закусочную, этакий бразильский «Макдоналдс» для бедных, чтобы подкрепиться перед тем, как входить в фавелу. Фабио заказал два стакана мутно-зеленого тростникового сока у человека, который хмуро давил длинные стебли тростника маслянистым черным колесом. Женщина выудила из бездонного бурлящего чана жирные пирожки с жареным сыром и положила их перед нами на лист оберточной бумаги.

— Здесь есть телефон, откуда можно позвонить? — обратилась я к ней, но она лишь молча ткнула пальцем в ту сторону, откуда мы пришли.

— Только там?

— У нас в фавеле телефонов нет, потому что мы их ломаем, — пояснила она с кислой усмешкой.

Я только подняла брови. Боюсь, даже сочувствие выглядело бы сейчас проявлением высокомерия.

— Придется вам вернуться немного назад, в реальный мир, — сказала женщина, и, к моему удивлению, выражение ее лица немного смягчилось.

— Вы живете там, выше? — спросила я, махнув в направлении холма Мангейра.

Женщина тихонько фыркнула:

— Хм… как же я выгляжу? Я что, на козу похожа? Только козы скачут по горам. А я живу здесь, внизу. У реки. — И она указала рукой на черную струйку грязи, вытекающую из цементной трубы.

Я подумала, что мир окончательно свихнулся и определение цивилизации поменялось. Всего-навсего пересекли дорогу, и вот, поди ж ты, мир университетов, сетевых аптек и телефонов-автоматов остался где-то далеко позади и кажется недостижимым. Всего-то перешли через дорогу — и в этот момент все поменялось: чистенькое, стерильное и безопасное уступило место чему-то тягостному, опасному, кишащему.

Согласно официальному определению, фавелы, иногда называемые морру,[54] — нелегально, самовольно возведенные поселения. Однако правительство постепенно начинает легализовывать часть построек с тем, чтобы обеспечить получение сборов и налогов от их населения, составляющего, по данным неправительственных организаций, более тридцати процентов населения Рио-де-Жанейро. Правительство приводит другие цифры, заявляя, что в фавелах проживает около десяти процентов, но надо еще учитывать, что многие отрицают, что живут в фавелах, и указывают другие адреса, даже во время переписи.