Танго в стране карнавала - [45]

Качество жизни и уровень насилия в разных фавелах очень сильно различается, неизменно одно: фавела — это трущоба. Она может располагаться бок о бок с самым что ни на есть шикарным байру в Рио, но если твой адрес — фавела, то возможности трудоустройства мгновенно сокращаются до самой тяжелой, неквалифицированной и низкооплачиваемой работы. У человека с адресом «фавела» жизнь моментально обесценивается.

Средние и высшие слои в Рио-де-Жанейро боятся фавел, однако, поскольку ничего лучше (или дешевле) предложить никто не может, с фавелами мирятся — но держат в изоляции от «приличного общества». В результате старые фавелы, такие как Мангейра, Провиденсиа и Росинья, — высокоорганизованные поселения, с ассоциациями жителей, политическим представительством и пусть доморощенными, но все же элементами технического прогресса, позволяющего населению пользоваться бесплатным электричеством, водопроводом, канализацией, подключенными к государственным сетям. Но фавелы нельзя назвать коммунами: они возникли по необходимости, а не на основе определенной идеологии. Новички должны обращаться за разрешением поселиться в фавеле к ассоциации жителей, но, если только они не близкие родственники, редко получают положительный ответ. Для многих новых семей, прибывающих с обнищавшего северо-востока Бразилии, единственная возможность — создать новую фавелу. Увы, вопреки возмущенным письмам-протестам, которые почти ежедневно публикует газета «О Глобу», слабая и коррумпированная власть Рио-де-Жанейро неспособна, да и не заинтересована в том, чтобы как-то решить вопрос с крытыми ржавой жестью хибарами, облепившими зеленые склоны живописных холмов.

— Куда им еще девать всех этих матерей, кормящих грудью их детей, этих мужчин для их фабрик, этих девушек, которые за нищенское жалованье чистят их сортиры? — риторически вопросил Фабио, когда мы как-то коснулись этой темы в разговоре. Потом он добавил: — Все эти люди, оставшись без крыши над головой, могут поднять бунт, революцию или что-то в этом роде…

Жилища, образующие фавелу, как правило, представляют собой прямоугольные коробки из необожженного красного кирпича. Крыши из ржавой жести или, на домиках поприличнее, из красной черепицы. Деревянные двери, а то и просто полотнища ткани, занавешивающие проем, — хотя, как пояснил Фабио, двери тут вообще не нужны, так как в фавеле не воруют. В фавелах своя полиция, образованная членами местных наркобанд, — и все знают, что воров, насильников и растлителей малолетних ждет свирепая расправа, вплоть до смертной казни.

Некоторые дома были покрашены в зеленый и розовый цвета мангового дерева, символа фавелы Мангейра. Честно говоря, лично мне кое-какие из них показались вполне милыми и даже уютными. Но это сугубо личное мнение, видимо, только мое — позднее Карина и Густаво пришли в неописуемый ужас при одной мысли о том, что фавелу можно счесть местом, пригодным для обитания.

— Да ведь из некоторых фавел открываются самые красивые виды на Рио-де-Жанейро! — заявила я, пожав плечам. — Из фавелы Виджигал вообще открывается круговой обзор Атлантического океана.

— Но это же трущобы, — возмущенно замотала головой Карина.

— Трущобы на берегу океана с видом на море. Завтра тут может возникнуть элитный байру.

— Никогда. Это невозможно.

— Почему?

— Просто потому что.

— Что, по-твоему, лучше — жить в вонючей высотке на задворках Копакабаны или в собственном доме у моря с лучшим в мире видом из окна?

— Там слишком опасно.

— Но если бы не было опасности?

— Тебе не понять Бразилию.

— Да, не понять.

Все потому, что у меня нет такого обостренного чутья на нищету, как у них. Это моя привилегия и роскошь, потому что я мотаюсь по миру и эти страны мне не родные.

Вверх в фавелу вела отлогая ухабистая дорога. Вход мрачно обозначали две заброшенные фактории в стиле ар-деко, с разбитыми окнами и почерневшими от граффити стенами. Вдоль недостроенной дороги выстроились прилавки с хот-догами и «супермаркеты», источающие смрад гнилых продуктов. На обочинах играли дети, ревели мотоциклы, за сидящими на них длинноногими девицами вился по ветру шлейф огненно-рыжих волос, матери смотрели мотоциклам вслед, покачивая на бедре младенцев и стряхивая малышей-ползунков, которые цеплялись за их колени. В узких закоулках, ведущих к домам, на недостроенных стенах сидели красивые, строгие молодые мужчины и женщины и провожали нас взглядами без тени улыбки. Не улыбался и Фабио, только касался полей шляпы и держал на виду свою кавакинью.

Около одного дома, полного детей, он задержался и запел. Красивые кареглазые дети босиком брызнули из окон и дверей, окружили Фабио, а одна толстушка лет пяти протолкалась в первый ряд и выкрикнула просьбу — какую песню спеть. Фабио выполнил заказ, и девчонка стала петь и танцевать, подражая девочке, сыгравшей главную роль в «Сиротке Анни».

Какие-то молодые женщины, проходя мимо, прокомментировали:

— Какая прелесть. Смотри-ка, ребята пляшут и поют.

Мы, повернувшись, заулыбались в ответ — ни дать ни взять, встреча в Африке с бедными, но радостными детьми трущобы, прямо хоть фотографируйся на память, — но тут какая-то девчушка подняла камень и запустила им в одну из женщин с криком: