Танец втроем - [17]

— Это цветок, — гордо ответила Ветка.

— Где цветок? — не поняла Марго.

— У тебя под носом. В доме должны быть цветы.

— Так ведь цветы же, а не это, — запротестовала Марго.

— Он расцветет, — пообещала Фиса, сунув нос в самый горшок. — У моей бабушки всегда кактусы цвели.

— Лучше бы мужегон принесла, — сказала я.

— Муже чего? — переспросила Марго.

— Мужегон — это цветок такой. Вьющийся. Его во всех семьях очень не любят и всегда выбрасывают, — пояснила Фиса.

— А зачем он нам? — не поняла Марго.

— А ты выйди за дверь-то. Да нет, выйди, выйди, — радостно принялась объяснять Фиса. — Посмотри, кто там все время крутится. Чего, думаешь, Тоша у нас такая домашняя стала? Она теперь даже в туалет не ходит. Ее под дверью целое стадо кавалеров дожидается.

— Это новогодние, что ли? — удивилась Марго.

Я только нервно цыкала и крутила головой. Там действительно, как кони на лужайке, паслись мои новогодние друзья, а я так и не решила пока, кого же из них прогнать, а кого пригласить на чай.

— Ну чего пристали? — разозлилась я.

— Проблемы у нас с тобой, — вздохнула Марго. — Вон бери пример с Веточки. Как она своего иностранца на его же языке перед дверью отшила в Новый год, так он больше носа сюда и не кажет…

Ветка часто заморгала, а мы с Фисой прыснули.

— Ага, — сказала я. — Он-то не кажет… А ты, Марго, заметила, какая Ветка у нас в последнее время чистюля стала? Все в душ бегает. Все — в душ… И раньше чем часа через два оттуда не возвращается. И что самое любопытное — с сухим полотенцем.

Ветка оскалилась, а Марго разглядывала ее, как будто в первый раз увидела. Но Ветка ни в коем случае не собиралась обсуждать свои похождения в душ, поэтому немедленно атаковала Фису.

— А ты, голубушка, куда в Новый год подевалась?

— Телевизор у Машки смотрела, — скромно сказала Фиса, не моргнув глазом.

— Ну, — протянула я, — не думала, что у Машки крыша обвалилась.

— Почему? — продолжала хлопать глазами от обилия новостей Марго.

— Да потому что Фиса там в пальто сидела, а потом в комнате снежинки стряхивала.

Тут глаза у Марго окончательно расширились, и она запричитала:

— Что же это, скажите на милость, делается? У всех что-то романтическое приключилось. А я, бедняжка, просто сидела и пожирала пищу. И все!

— Ну почему же? — сказала я. — Ты потом еще желудком маялась…

— Марго, — спросила Фиса, — скажи честно, ты бы променяла хоть одну из тех оливок на самого честного в мире красавца с самыми благородными намерениями?

— Совсем спятила? Лучше с желудком мучиться, чем с этими… Ни за что! Только меня теперь тяготит и мучает вопрос. Вы случайно замуж не собираетесь?

— Нет! — хором и твердо ответили мы с Веткой.

И с ужасом посмотрели на Фису. А та только засмеялась. И этот заразительный, не к месту смех вызвал цепную реакцию. Мы смеялись минут пять, и в это время вошел Оз. Он постоял, поулыбался, но мы никак не могли остановиться и, увидев его, почему-то смеялись все громче и громче.

— Что это с нами? — спросил Оз.

— Да вот, Фиса замуж собралась… — ляпнула Марго.

И Оз тоже засмеялся. А потом спросил:

— За черного короля?

И Фиса сказала:

— А что?

Она не сказала ни «да», ни «нет». А просто: «А что?»

И Оз ответил:

— Да так, ничего.

И не знаю, о чем бы они еще говорили, но тут пришла мама: спокойная и какая-то до ужаса взрослая. Фиса подпрыгнула и схватила карты, но мама замотала головой: не надо. Она села и упавшим голосом произнесла:

— Все. Уезжаю.

И ни одна богомолица, я уверена, никогда не достигала такого полного смирения перед своей судьбой, перед божественным провидением, перед мужем, наконец…

— А Фиса замуж выходит, — радостно сообщил ей Оз.

— Пора бы уже, первый семестр кончился, — пошутила было мама и посмотрела на Оза.

По тому, что она не удивилась и не стала засыпать Фису вопросами, мы все почувствовали, что она уже все знает. Оз почувствовал это острее всех и вызвался проводить маму в аэропорт.

— Маленький ты мой, — степенно сказала ему мама, — ты не знаешь, во что впутываешься. У меня очень тяжелые чемоданы.

— Я обожаю носить тяжелые чемоданы, — сказал Оз.

— Мое дело предупредить, пойдем.

И Оз радостно бросился за мамой… Потом мы уезжали. По очереди прощались, рыдая друг у друга на груди и клятвенно обещая друг другу вернуться пораньше, съев родительские пироги и полностью уничтожив все запасы еды в отчем доме. Я уезжала последней, и, проводив утром Ветку, ждала вечера, когда отправлялся к родным берегам и мой корабль, то есть отчаливал поезд.

И вот именно тогда, шатаясь по комнате, я поняла, что такое одиночество. В коридоре уже не слышно было голосов. Почти все разъехались. Внутри что-то сжалось до боли и не отпускало, словно жизнь остановилась и ничего больше не будет. И я стала думать о том, что когда-нибудь, как ни крути, обязательно наступит такое время, когда ничего этого уже не будет! Ни Ветки, ни Марго, ни Фисы, ни этого длинного коридора с его ежедневными сюрпризами. От этих размышлений хотелось выть.

И вот тогда в дверь постучал Оз. Он никуда не ехал и все пытался выпросить у нас ключ от комнаты под предлогом «поливания цветов». Но Ветка заявила, что наш цветок самый неприхотливый в мире и в поливе не нуждается. Он пришел, и тут произошло нечто странное. Я впервые не испытала раздражения, что пришел Оз. Он был последним и единственным человеком в этих стенах, и я встретила его как родного.