Танец втроем - [19]

Он ведь совсем заболел нашей Фисой. Страшно заболел. Сначала, когда он только увидел ее, не знаю, какими чувствами взорвалась его душа — грубым вожделением или платонической тоской, — но только длились эти чувства недолго. До тех самых пор, пока он не натолкнулся на глухую стену, надежно охраняющую Фису от этих его чувств. Он протягивал руки, но стена не давала прикоснуться к ней. Тогда он стал стучать по этой стене кулаками. Но стена не собиралась поддаваться. А в душе его уже закипала страсть. Ему нужно было разрушить эту стену во что бы то ни стало. Он бросил к этой стене динамит своих чувств, но стена выстояла, а Фиса за нею даже не услышала, как рвется его сердце. То есть услышала, конечно, не могла не услышать. Но это не произвело на нее никакого впечатления. Или произвело? Ведь она всегда говорила с ним так, чтобы не подавать надежды, — поняла я в последние секунды. Никакой надежды, ни тени надежды. И это Фиса, которая смеясь раздавала надежды направо и налево всем желающим. Но только не ему. Только не Озу. Очевидно, она давно разгадала это чудовище. Господи, что же теперь мне делать? Сейчас он кинется на меня. Ей-богу. И что? Отдать ему записку? В конце концов, как ее не отдать, я себе не представляла. Я, в конце концов, не разведчик во вражеской стране, который, рискуя собственной жизнью, обязан передать своему генералу важное донесение. Да и что, интересно, ими движет, этими разведчиками?

В этом месте мои размышления оборвались, потому что Оз действительно кинулся в мою сторону. Раздумывая, я машинально отошла за стол, и он упал на него, пытаясь достать меня рукой. Я уперлась в стену и порадовалась, что у нас такой широкий стол. Рука Оза остановилась в десяти сантиметрах от меня. Больше всего меня раздражало то, что из-за Фисы я влипла в дурацкую историю, и сейчас мое чувство собственного достоинства будет сметено каким-то Озом, как мелкая галька селевым потоком. А мне до смерти хотелось остаться с этим пресловутым чувством собственного достоинства! Вот за это сражаться стоило. Доля секунды — и я вскочила на подоконник, распахнула шире форточку и выбросила предусмотрительно скомканную бумажку. Оз кинулся вон из комнаты, а я быстро заперлась на ключ.

Несколько минут я просидела на кровати, пытаясь отдышаться и унять сердце, которое билось как сумасшедшее о мои ребра и, казалось, вот-вот выскочит. Руки моментально заледенели, и пальцы сводило судорожной дрожью. А все-таки сообразительностью Оз никогда не отличался. Болван! Пошел искать записку в снегу на улице. Забыл, что у нас под окнами карнизы такой ширины, что можно на них танцевать! Мне сейчас нужно только открыть окно и достать с широченного подоконника этот листок. Ну же!

Но мне почему-то не хотелось. Я наконец успокоилась, но столь внезапное потрясение не прошло даром: подступал истерический смех. Я вспомнила, как дома дразнила свою собаку: точно как Оза сейчас. Делала вид, что бросаю мячик, а она, глупая, скакала по поляне и искала его. А я держала мячик в руках и от души хохотала. Оз — как собачонка… Ужасно смешно. И кто такая мне, в конце концов, эта Фиса, что я ради нее совершаю героические поступки? И самое смешное, что не только ради нее, но и ради того красавца, который смотрел сквозь меня пару минут назад. Я ради них так стараюсь.

Тут дверь задрожала. Это Оз дергал за ручку, догадавшись, очевидно, о подоконниках. Давай-давай, дергай! Я опять расхохоталась. И дверь оставили в покое.

Потом я раскупорила окно и достала злосчастный листок с подоконника. И что мне, по-вашему, не читать его было после всего, что я для них сделала? Ну уж нет. Мое благородство не простиралось так далеко! В записке значилось: «Анфиса, я уезжаю на практику на три месяца в Германию. Приду, когда приеду. Жди меня».

Ага. Жди меня, и я вернусь, только очень жди. Знаем мы такие сказочки. Слышали. Сейчас, разбежалась Фиса ждать тебя. Она забудет, как ты выглядишь, через три месяца. В нашем коридоре месяц — это год. А за год может случиться все, что угодно. Но ты, красавец, приходи уж, пожалуйста. Не зря ведь я так старалась. Я тебя подожду…

Я опять расхохоталась совсем неожиданно для себя, а потом мне стало плохо. Я села на кровать к Фисе и, не знаю почему, изо всех сил стукнула кулаком по ее подушке. Но тут же пожалела об этом и стала подушку поправлять. А когда подняла ее, то на пол змейкой скользнула черная полоска ткани. Это была маска. Черная маска. Но мне не хотелось складывать два и два. Совсем не хотелось. Три месяца — долгий, долгий срок. Коридор у нас длинный, как сама жизнь. Когда он вернется, Фиса посмотрит на него с легким сожалением — и только. Мне ли ее не знать…

7

Фиса позвонила накануне и спросила, как мои занятия гипнозом. Я ей рассказала, что еще не закончила и остаюсь на следующий месяц. Фиса помолчала и потом обронила, что мужа, к сожалению, не будет, он в командировке.

У Фисы было — как всегда. То есть было понятно, что здесь живет Фиса. Никаких хрусталей — одни книги. Никаких фотографий в рамочках по стенам. Ничего из прошлого — только настоящее. Кофе был на выбор — несколько сортов. Меня поили лучшим. Из красивых чашечек.