Танец - [3]

В сущности, делать тут было абсолютно нечего, поэтому я сидела и просто смотрела по сторонам. Вот в постепенно заполняющийся зал вошли двое. Одна была смуглой, с черными, лихорадочно горящими глазами под черной гривой волос, из приоткрытого рта бешено сверкало золото зубов. Другая — в обмякших джинсах, с всклокоченным, лихо обстриженным ежиком над старым лицом — была похожа на пропойного грузчика. Они тревожно оглядели зал. Та, что была смуглой, впилась ошалелыми глазами в мою ничего не подозревающую подругу.

— Не понимаю, — нервно сказала подруга, — ведь ей хорошо со мной. Зачем же ей нужен кто-то еще?

Она судорожно стряхнула пепел. Я посмотрела на соседние столики. Две юные девочки в одинаковых белых кепках, глядя друг на друга одинаковыми серьезными глазами, рассуждали о Ницше. Еще два не менее юных создания в джинсиках явно томились от скуки. Две дамы тихо беседовали, помешивая соломинками коктейли, вернее беседовала одна, та, что постарше, а та, что помладше, слушала, глядя на свою спутницу влюбленными глазами. Какие-то смутные тени одиноко бродили вдоль стен.

— Она говорит "не обращай внимания", — усмехнулась подруга. — Она с кем-то спит и говорит мне "не обращай внимания".

— Правильно говорит, — сказала я, рассеянно водя глазами по белым кепкам.

— Но я не могу. Я не могу не обращать внимания. Мне больно, — ее лицо исказилось.

Ей и правда было больно, она не лгала, я это видела. Она сидела передо мной, и ей было больно.

— Понимаешь… — сказала я. — Видишь ли… Как бы тебе объяснить…

Я поерзала, призывая в голову хоть одну умную мысль. Мыслей не было. Я посмотрела в потолок:

— В общем, черт с ней, — решительно сказала я. — Пусть спит с кем хочет. Понимаешь? — Моя подруга напряженно слушала. — И вообще, это даже хорошо, что тебе больно, — подбавила я энтузиазма. — Потому что если тебе больно, это значит… это значит… — окончательно истощившись, мысль испустила дух. — Это очень многое значит. И вообще… — бездарно домямлила я, надеясь в тайне души, что все это выглядит по крайней мере многозначительно.

И я многозначительно посмотрела на подругу.

— Извините, — произнес чей-то голос. Возле нашего столика, обратившись строгим, помятым лицом к моей подруге, стояла та самая дама с ежиком, похожая на утомленного алкоголем грузчика. — Вы очень понравились моей подруге. Что ей передать?

Моя подруга испуганно поглядела на даму.

— Нет, нет, — сказала она, — ничего. Я… я не одна, — она схватила меня за руку, изобразив на застывших губах отклеившуюся улыбку.

— Извините, — сказала дама. Независимым жестом она сунула руки в карманы и отошла. Мы посмотрели ей вслед.

— Господи, — сказала подруга, — но почему ей понравилась именно я? Неужели я так плохо выгляжу?

Я посмотрела на подругу. Выглядела она хорошо. Во всяком случае, горе, явно отражаясь на ее лице, никак его не искажало.

— Запах крови, — сказала я.

— Что? — спросила подруга.

— Запах крови. Он привлекает акул. Прекрати истекать кровью.

Подруга неуверенно посмотрела на меня и вдруг засмеялась. У нее был хороший смех, звучный и долгий, и даже немножко ехидный, таким смехом она могла посмеяться над кем угодно, даже над собой. Вот только над своей любовью она никак не могла посмеяться.

— Слушай, пойдем потанцуем, — вдруг решительно сказала она с веселым лицом. С веселым и решительным. Веселье решительно проступило сквозь ее лицо, как капли пота.

Я пошевелила пальцами ног. Пальцы тут же заныли, сопротивляясь движению. Голеностопные суставы угрожающе напряглись. Колени одеревенели и потеряли чувствительность. Впрочем, один танец, один маленький, легкий танец они вполне могут выдержать, мои ноги, неуверенно подумала я. Если не очень двигаться, конечно, если просто слегка потоптаться на месте, то один танец они вполне могут выдержать, тем более что они уже успели отдохнуть. Один танец. Так что даже никто ничего не успеет заметить.

Я встала.

Танцплощадка была забита танцующими. Девочки, девочки — молоденькие и не очень, парами и в одиночку — исторгали из своих тел все, что могли, вскидывая руки, пружиня спинами, выпячивая животы, покачивая бедрами, приседая и дергаясь, поворачиваясь налево и поворачиваясь направо, закидывая головы, прикрывая глаза, и даже вытягивая в экстазе губы в, надо полагать, сексуальную букву "о". Они были похожи на молодых брыкливых олених, сошедших с ума по причине водопоя. Если упаду, они меня затопчут, не слишком весело подумала я.

Подруга уже включилась в ритм. Я осторожно переступила ногами.

Шаг вперед. Назад. Ручку вверх. Ручку вниз. Вот так. Не увлекайся. Помни, в любую минуту ты можешь развалиться на куски.

Я заулыбалась, осторожно переступая ногами в такт музыке: вот она я, смотрите, какой славный инвалид, не чуждый скромным радостям жизни, какая миленькая калека, прислонившаяся к чужому счастью кривым бочком, — стоит себе, никому не мешает, играет в жизнь: ручку вверх, ручку вниз, а теперь плечиком, плечиком, да правым, дурочка, правым, левое-то побереги.

Мне стало противно. Нет, это невозможно. Уж выбирай: или жить, или умирать, и если не можешь жить, то нечего делать вид, что не умираешь. Нельзя танцевать и помнить о смерти.