Танец мотыльков над сухой землей - [2]

— А что? Наш военком — довольно интеллигентный человек, — говорила Лия, — разумный, можно даже сказать, красноречивый. Только после каждого слова произносит: «понял-нет?».

* * *

В Театре Ермоловой Олег Севастьянов с Алексеем Левинским играли пьесу Беккета «В ожидании Годо». Во время спектакля зрители толпами поднимались и покидали зал, громко хлопая дверьми.

Буфетчицы говорили Олегу:

— Что вы там показываете? Они уходят до антракта, не покушав. Кто такой Беккет? Публика спрашивает у нас, а мы не знаем!

* * *

В «Гамлете» Севастьянов сыграл тень отца Гамлета. В фильме «Смиренное кладбище» исполнил роль могильщика. В областном ТЮЗе в Царицыне играл пьяницу в пьесе Горького «На дне».

Спустя несколько лет мы случайно встретились в метро.

— Теперь я служу священником в лютеранской церкви, — сказал Олег.

— ???

— Понимаешь, я имрассказал о своей жизни и творчестве, и онибезо всякой волокиты поручили мне приход.

* * *

Тишков — задумчиво:

— Антисфен — был такой философ? Или это лекарство?

* * *

Писатель Борис Ряховский зим тридцать тому назад дал мне бесценный совет насчет писательского ремесла:

— Вы еще дитя, а тут надо так — сразу ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время фьють — смотришь, сил нет, а там и умирать пора.

И не сходя с места посетовал:

— Я двенадцать лет пишу роман, тридцать листов написал, вдруг меня осенило: что́ я сижу — выдумываю, что-то сочиняю? Взял бы историю своей семьи — и вся Россия была бы, вся история, и в то же время это было бы личное, близкое и обо мне…

* * *

Уборщица в Доме творчества писателей Елизавета Ивановна, выскакивая из комнаты какого-то поэта, как ошпаренная:

— Наверное, он сидел — писал: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» И тут вхожу я со шваброй и говорю: «Я извиняюсь…» Он как меня обложит, чуть не трехэтажным!..

* * *

Моя тетя Инна работала в спецателье ГУМа, и там у них заказал пошить пальто маг и провидец Вольф Мессинг. Однажды в ателье пропала курточка с манекена. И тетя Инна спросила у Вольфа Григорьевича — кто это сделал? Мессинг, безошибочно предсказавший начало и конец Гражданской войны, победу Советского Союза в Отечественной, день смерти Сталина, дату смерти своей жены, день и час своего собственного ухода, будущую войну в Афганистане и распад СССР, не раздумывая ответил: «Закройщик Яша». И тот мгновенно признался. Благодарные сотрудники ателье подарили Мессингу модную нейлоновую кофту.

Дочь Инны, Алла, ни сном ни духом не знала про этот случай, однако давнишняя сотрудница Инны подтвердила: да, так оно и было. И рассказала, как они с Инной потом ходили к Мессингу с какой-то просьбой. Не успели войти, Вольф Григорьевич с порога посочувствовал, что им пришлось полчаса ждать автобуса, и напрасно они так надолго застряли в булочной, всё сомневались, какой торт выбрать — подешевле-попроще или подороже-повкуснее.

* * *

— Вот мы с тобой сходим к Инне, а потом к Юре, — уговаривала меня сестра Алла. — Я должна тебе все показать — где кто, чтобы ты знала. И потом, это и в твоих интересах, — она добавила, — потому что у Юры там есть место, которое я могу тебе подарить. А что? Кладбище — в черте города. Это будет хороший подарок тебе… на день рождения.

* * *

Алла познакомила меня с могильщиком Николаем:

— А это моя сестра — писательница, — сказала она. — Может, читали ее что-нибудь?

— Я только памятники читаю, — уклончиво ответил Николай.

* * *

Зав. отделом прозы журнала «Дружба народов» Бахнов Леня попросил означить жанр моего произведения. А то у них в юбилейном номере — рассказ на рассказе, рассказом погоняет.

Мы давай перебирать жанры, запустили лапу в музыкальную палитру: блюз — не блюз, свинг не подойдет, спиричуэл — хотя и духовная песнь, но там формат предполагает вопрос — ответ. Рага — непонятно, Песнь Поклонения — пафосно, сутра — была у меня уже. Взгляд мой падает на пластинку «Fado». Уличная испанская песня, страстная, пронзительная, слегка наивная.

«Фадо» — лучше не придумаешь.

— Ну, что — по рукам? — радостно кричу.

— По рукам! — отвечает Бахнов.

— Или «Канте Хондо»! «Канте» — «Глубокая», Хондо — «Песня»…

— Да, — говорит, — лучше «Канте Хондо»…

— Значит — по рукам?! — кричу.

— По рукам!

В результате он все забыл и вообще ничего не подписал.

— Надо было «рапсодия» назвать, — говорит, — я бы тогда запомнил.

* * *

Валентин Берестов рассказал мне, что однажды осенью, гуляя по лесу, увидел такую картину: кто-то вверх ногами стоит на руках, и глаза его бегают по листьям, как мыши.

— Я присмотрелся, — сказал Валентин Дмитриевич, — и узнал в этом человеке Жору Гачева!

* * *

Мое первое писательское выступление должно было произойти в Доме актера. Но дебютантов представляли мэтры. А у меня мэтра не было.

— Хочешь, тебя представит Юрий Коваль? — спросили меня организаторы вечера. — Его попросит Таня Бек.

Таня попросила.

Я приехала к Ковалю — и давай с выражением читать свою сказку про крокодила, как тот высидел птенца, много пережил бед и невзгод, в результате они оба снялись с насиженных мест и улетели к чертовой матери.

— Вылитый «Гадкий утенок», — недовольно проговорил Коваль, раскуривая трубку. — И вообще, хватит уже запускать всех летать! Кстати, почему вы гундосите, когда читаете?