Танец любви - [13]

— Ну как же, ему сам генерал руку жал…

Пока второй взвод приходил в себя, Вербицкого подозвал ротный. Саня сразу почувствовал неладное, потому и не торопился.

— Вербицкий, ты что на ходу спишь?

С утра майор Шестопал послал его и Тараса Парамонова на хозработы. Послал и забыл про них. Зато ребята про себя не забыли. Возвращаться в роту, да еще на уроки, не очень-то хотелось, и Вербицкий с Парамоновым, почуяв свободу, солидно прохаживались по двору. А если случаем появлялся кто из начальства, тут же брали в руки большое оконное стекло и делали вид, будто они его куда-то несут.

— Вербицкий, что это такое?

— Да вот, товарищ подполковник, усатого прапорщика ищем, который стекло режет…

«Усатого прапорщика» они искали долго, пока не забрели в душевую, где их и сморило. Подобрав табуреты, они завалились спать прямо в одной из кабин. И какое-то время дрыхли без задних ног. Может быть, спали бы и дольше, если б не появился училищный атлет, майор Поликарпов. Усердно потягав штангу, он пришел в душевую освежиться.

В кабине рывком открылась дверь. Ребята, мгновенно проснувшись, сонливо таращили глаза на голого, волосатого майора, который, увидев такую наглость, заорал:

— Вон отсюда, паршивцы! И доложите командиру роты, где я вас застал…

Ребята пулей выскочили из душевой.

— Все, залетели, — испуганно проронил Тарас.

— Молчи, кадет, мы были на хозяйственном дворе и больше ничего не знаем. Не пойдет же майор стучать…

— Ты думаешь? Он же такой…

…Майор Шестопал медленно осмотрел стройную фигуру Вербицкого и, быстро взглянув в красивые глаза парня, приказал снять ремень. Вербицкий не торопился. Тогда ротный сам, нажав на пряжку, снял черный снаружи ремень и повернул его к свету. Вся оборотная сторона ремня была исписана телефонами девчонок: здесь были и Маши, и Кати, и Веры…

Командир роты даже причмокнул, не то от удивления, не то от удовольствия.

— Вербицкий, да ты ловелас?!

— Что вы, товарищ майор. Так, небольшая коллекция!

Майор вспыхнул и налился краской.

— Так вот что, коллекционер… Наряд вне очереди…

Вербицкий ждал очередной морали: любил их читать ротный. Но майор лишь покачал головой и, медленно растягивая слова, сказал:

— И не стыдно? В твоем-то возрасте должно быть стыдно.

— Стыдно, товарищ майор. Так ведь это как узелок на память.

«Пронесло», — подумал Вербицкий о душевой и, возвращаясь во взвод, решил, что майор Поликарпов об этом, видимо, подзабыл.

Пацаны гоняли футбол и, как бы между прочим, обсуждали поведение Серого. То, что генерал пожал ему руку, а командира роты удостоил лишь кивком головы, всех еще больше настраивало против взводного. Все сошлись на мысли, что майор Серов рвется в ротные.

Мишка Горлов, забияка и первый заводила, подумав, стукнул кулаком:

— Братва, не быть этому.

Кто-то не согласился:

— Прорвется, подлец. У него мертвая хватка!

Пашка Скобелев взорвался:

— А мы на что! Давай, пацаны, поклянемся, что не допустим, чтобы Серый стал ротным.

Оживленный Скобелев ходил от суворовца к суворовцу и требовал от каждого кадетской клятвы. Красные от беготни, ребята выдыхали:

— Клянусь…

А взводный, майор Серов, стоял в дверях казармы, издали поглядывая на спортивный комплекс: лицо его, волевое и решительное, выражало удовлетворение.

6

Заядлых курильщиков по традиции наказывали уборкой туалета, как правило, на месяц, а то и более — все зависело от настроения командира роты.

В эту ночь Вербицкий видел во сне премиленького гуманоида. Старший вице-сержант Муравьев, прослышав о сне, заметил, что это «знак Всевышнего»:

— Не иначе, как убирать тебе, Саня, туалет.

Вербицкий взмолился:

— Так я же не курильщик!

— Командир роты велел добавить курильщиков, братьев Парамоновых, чтобы одному скучно не было.

Братья-близнецы, смуглые, кареглазые, родом из-под Дагомыса, из той сочинской стороны, где, поговаривают, в гостиничных комплексах для иностранцев промышляют интердевочки. Денис ходил в «старших», так как по росту и плечам заметно превосходил брата, но на темы об интердевочках особо не распространялся.

— Да ну, там нормальные не отдыхают, одна криминальная публика да пляжные девицы, — отмахивался он.

Тарас же, наоборот, любил смаковать подробности, словно был в этом деле асом, и Вербицкий, не очень-то ему доверяя, тем не менее с интересом слушал его побасенки.

В промокших ботинках, заправски орудуя шлангом, из которого толстенной струей лилась вода, Тарас на полном серьезе объяснял Вербицкому, что «у них в Дагомысе» уж так повелось: для девки с иностранцем пойти — это человеком стать…

— Не девки у вас там, а паскуды! — Санька отобрал у Тараса шланг. — Ну чего ты льешь?.. Смотри, какие лужи…

— А между прочим, Вербицкий, — холодно заметил Тарас, — девочки-то «там у нас» все больше столичные…

Дверь в туалет приперли шваброй. Если кто из суворовцев рвался по надобности, его тут же осаживал басовитый с нотками нахальства голос Дениса.

— Куда ты прешь, не видишь, уборка?!

Окна были широко распахнуты, и свежий воздух волнами ходил по мокрому помещению. Ребята на совесть терли краны и писсуары: старшина и дежурные были придирчивы, если не нравилось, запросто могли заставить чистить заново… Тарас уже порядком устал, да и Вербицкому поднадоело. Заставив Тараса разуться, Саня уверял доверчивого пацана в том, что сможет легко определить его судьбу. Ему, Вербицкому, это раз плюнуть! Надо только взглянуть на подошву ноги. А подошва у Тараса была теплая, розовая и влажная…