Танец души - [9]

Шрифт
Интервал

1936-1937

«Вселенную я не облаплю…»

Вселенную я не облаплю –
Как ни грусти, как ни шути,
Я заключен в глухую каплю –
В другую каплю – нет пути.
1938-1939

«Был оглушителен и едок…»

Стилиану Павловичу Версоблюку
Был оглушителен и едок
День расточительств, день труда.
Но вот – над руганью соседок
Взошла вечерняя звезда.
И лапы скуки всё короче,
И проступают всё живей
Нерусские, немые очи
Над полукружьями бровей.
Они смогли когда-то, где-то,
Не то грустя, не то любя,
В привычной вечности поэта
Невольно отразить себя.
Ах, ей ли было счастья мало,
Когда она, вплетясь в ряды
Подруг, себя именовала
Гортанным именем звезды!
А щедрый данник вечной темы
Не от ее ль зажег лучей
Кровь дикой песни, кровь Заремы,
Кровь современницы своей?
1939,Керчь

«В балетной студии, где пахнет как в предбаннике…»

В балетной студии, где пахнет как в предбаннике,
Где слишком много света и тепла,
Где вьются незнакомые ботанике
Живых цветов громадные тела.
Где много раз не в шутку опозорены,
Но всё ж на диво нам сохранены,
Еще блистают ножки Терпсихорины
И на колетах блещут галуны;
Где стынет рукописная Коппелия,
Где грязное на пультах полотно,
Где кажется вершиной виноделия
Бесхитростное хлебное вино,
Где стойко плачут демоны ли, струны ли,
Где больше нет ни счастья, ни тоски,
Где что-то нам нездешнее подсунули.
Где всё не так, где все не по-людски, —
В балетной студни, где дети перехвалены,
Где постоянно не хватает слов, —
Твоих ногтей банальные миндалины
Я за иное принимать готов.
И трудно шевелиться в гуще воздуха,
И ведьмы не скрывают ржавых косм,
И всё живет без паузы, без роздыха
Безвыходный, бессрочный микрокосм.
1939

«Осень, некуда кинуться нам со всех ног…»

Осень, некуда кинуться нам со всех ног.
Нет для нас подходящего сада.
Нет теплицы, где вырос бы желчный цветок –
Ботанической ереси чадо.
Осень. Звонко горланят по школьным дворам
Красноносые дошлые дети.
По квартирам не счесть оглушительных драм:
Здесь Монтекки, а там Капулетти.
Осень. Время призыва, отправки в войска,
Время поисков топлива, время
Желтизны у листвы, седины у виска
И презрительной дружбы со всеми.
О, душа, недотрога, возьми свой лорнет,
Запотевшее стеклышко вытри.
Видишь краски, которых подобия нет
На бессмертной фабричной палитре.
Серый полдень, сугубая плотность дождей,
Населенье в блестящих калошах,
Море выглядит Мафусаила седей.
Просит песен, но только хороших.
В эти дни я пленяюсь своей правотой,
Заурядной, бессовестной, гиблой,
Триумфальной, заветно-блистающей, той,
Что скрепляет незыблемость библий
1940,Керчь

ТАНЕЦ ЛЕГКОМЫСЛЕННОЙ ДЕВУШКИ

«Когда я был аркадским принцем»,
Когда я был таким-сяким,
И детским розовым гостинцем
Казалась страсть рукам моим.
Зашел я как-то выпить пива
В один неважный ресторан.
Носились официанты живо,
Качался джаз, потел стакан.
Сгибались склеенные пары,
Вперед вдвоем, назад вдвоем.
Как отдаленные гитары,
Звенели мысли ни о чем.
И стоит ли тому дивиться,
Что в томном танце надо мной
Одна румяная девица
Сверкнула голою спиной.
Так сладко стало мне и больно,
Что я, забыв свое питье,
Благоговейно, богомольно
Взглянул на рожицу ее.
Курносая, в прекрасном платье,
Вся помесь стервы с божеством…
О, как хотелось мне сказать ей:
– Укрась собой мой скучный дом,
Развесели меня скандалом
Со злой соседкой у плиты,
Дабы не завелись мечты
В житьишке каверзном и малом…
И губки лживые твои
Целуя тысячу раз кряду,
Здесь в мимолетном бытии
Я затанцуюсь до упаду.
1940

ТАНЕЦ БАБОЧКИ

Кончен день. Котлеты скушаны.
Скучный вечер при дверях.
Что мне песенки Марфушины,
Ногти дам, штаны нерях?
Старый клуб отделан заново –
На концерт бы заглянуть –
Выйдет Галочка Степанова
И станцует что-нибудь.
Дева скачет, гнется ивою,
Врет рояль – басы не те.
Человечество шутливое
Крупно шутит в темноте.
И на мерзость мерзость нижется,
И троится мутный ком,
И отверженная ижица
Лезет в азбуку силком.
Но я верю, что не всуе мы
Терпим боль и борем страх –
Мотылек неописуемый
В сине-розовых лучах.
Чучело седого филина
Не пугается обид,
Но, булавкою пришпилена,
Бабочка еще дрожит…
Что ж, кончай развоплощение,
Костюмерше крылья сдай.
Это смерть, но тем не менее
Все-таки дорога в рай.
Выходи в дорогу дальнюю,
Вечер шумен и игрист,
На площадку танцевальную,
Где играет баянист.
1939,Керчь

ТАНЕЦ ДУШИ

А.Р.
В белых снежинках метелицы, в инее,
Падающем, воротник пороша,
Став после смерти безвестной святынею,
Гибко и скромно танцует душа.
Не корифейкой, не гордою примою
В милом балете родимой зимы –
Веет душа дебютанткой незримою,
Райским придатком земной кутерьмы.
Ей, принесенной декабрьскою тучею,
В этом бесплодном немом бытии
Припоминаются разные случаи –
Трудно забыть похожденья свои.
Всё – как женилась, шутила и плакала,
Злилась, старела, любила детей, –
Бред, лепетанье плохого оракула,
Быта похабней и неба пустей…
Что перед этой случайной могилою
Ласки, беседы, победы, пиры?
Крепкое Нечто с нездешнею силою
Стукнуло, кинуло в тартарары.
В белом сугробе сияет расселина,
И не припомнить ей скучную быль –
То ли была она где-то расстреляна,
То ли попала под автомобиль.
Надо ль ей было казаться столь тонкою,
К девам неверным спешить под луной,
Чтоб залететь ординарной душонкою
В кордебалет завирухи ночной.
Нет, и посмертной надежды не брошу я,
Будет Маруся идти из кино –

Рекомендуем почитать
Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.