Танец для живых скульптур - [24]

Мы садились в машину и приезжали на виллу,- там всегда кто-нибудь был. Это было так по-домашнему непринуждённо, что каждый раз у меня возникало ощущение, что я и не уезжал отсюда вовсе.

И всегда жил здесь.

- Что бы мы делали, когда бы не обладали этим драгоценным даром, умением забывать. Во что бы превратилась тогда наша жизнь,- сказал я однажды, когда мы прогуливались с князем по обсаженной кипарисами дорожке парка. Мы придумали легенду, что он происходит из рода литовских князей, - это была игра: каждому из нас мы придумывали какую-нибудь роль,- кто-то был алхимиком, кто-то пэром Англии, кто-то хранителем золота империи инков,- мы сообща решали, кем этот человек может быть, причём ему о нашей догадке не говорили, он сам должен был догадаться, за кого его почитают, и вести себя соответствующим образом. Мы так увлеклись этой затеей, что совершенно перестали проводить грань между игрой и жизнью, мы овладевали манерой поведения и речи, подобающей своему положению, рассказывали друг другу фантастические истории из своей воображаемой жизни, всё это было так мило.

Были сумерки, такие короткие здесь, на юге, что их непременно хочется застать. Мы прогуливались по дорожке парка, обсаженной кипарисами, а в окнах виллы уже горел свет, и слышались голоса, и я сказал: "Во что превратилась бы наша жизнь, когда бы мы не умели забывать!"

- Она была бы ужасна. Мы не могли бы отдаться мгновению, почувствовать его, пережить. То, что существует теперь, сейчас, вот в этот миг, ведь это сама жизнь, не заглушённая шумом помех, не обезображенная нашими мыслями и сомнениями о будущем, о прошлом, нашим страхом. Когда то, что есть, не искажено тем, чего нет. Уже нет, или ещё нет. Как во сне. Нет ни будущего, ни прошлого.

- Я думал об этом,- сказал он.- Об этой особенности мировосприятия в сновидениях. Вы говорите, что прелесть сновидений в том, что в них не существует прошлого? Оно есть. Но мы можем создавать его и изменять, в зависимости от того, каким мы видим то, что происходит теперь. В зависимости от своего желания, наконец!

- А ведь вы правы,- сказал я.- Так же и наяву - прошлое зависит от настоящего. То, что вызывало гордость, может смениться сожалением и стыдом, то, что вызывало жалость - презрением. Да, вы правы! Во сне мы вырываемся из-под власти прошлого и сами диктуем его, в этом вся прелесть. Разве нам не хочется того же самого наяву...

- Мы говорили о забвении. Всё зависит от того, чего мы от него ждём, насколько удовлетворены наши желания. Человек - вот мера вещей.

Я резко остановился, поражённый догадкой.

Я обернулся. Так и есть!

Я понял, почему эта вилла показалась мне такой знакомой, точно я её уже видел где-то.

- Да ведь это "вилла в Гарше"!- воскликнул я.

- Не совсем,- сказал князь.- Кое-что изменено, но, в целом, да. Мы были очарованы Корбюзье.

Невесомая твердыня камня, обрамлённая густыми терпкими струями курчавой хвои, мягкие ковры газонов.

- Традиция,- произнёс я.- Сколько раз ею пренебрегали, а она каждый раз возрождалась. И всё оригинальное потому только революционно, что означает возврат к ней.

- Традиция,- сказал князь.- Традиция - это символическое воплощение мира. - - Давайте присядем. - - А символ, наполняясь новым содержанием, приобретает новое значение...

- Как мифология,- сказал я.

- И в этом есть смысл. Ведь мир, всё, что есть в нём, представляется нам как совокупность символов. Мы заняты их разгадкой. Мы спорим, когда трактуем их по-разному. Мы расшифровываем письмена, сделанные замысловатыми иероглифами, письмена нерукотворные, и полагаем, что, расшифровав их, мы поймём замысел Творца. Сколько раз мы думали, что уже раскрыли его, или вот-вот... Это наши трактовки. А те, кто берутся судить о тайном значении иероглифов, не умея даже толком написать их... Разве каллиграфия не искусство?

.......................................................................

- Японский язык невозможно выучить, если не любишь его,- воодушевлённо объяснял тайный приверженец синтоизма.- Он по природе своей ассоциативен, им нужно проникнуться. Нужно прочувствовать его. Вообще, нельзя понять то, чего не любишь.

Мы переглянулись с Леди. Именно эту фразу я однажды произнёс ей.

- Чтобы говорить на этом языке, нужно в нём находиться, жить. Да, жить!

- Мне ужасно хочется туда поехать,- сказала Леди мечтательно.- Там всё так странно...

Он стал уговаривать её поехать с ним.

- Я всё устрою!

- Надеюсь, меня вы возьмёте с собой?- сказал я.

- Ну, конечно!- сказала Леди.- Поедем все вместе!

- Вы не слышали, что случилось с нашим "майором"?- спросил кто-то.

- А что с ним?

- Его нашли сегодня на берегу. Он, видимо, сорвался с обрыва.

- А какой я вам сейчас коктейль сделаю! Никогда не пробовали, держу пари.

- Там, где тропинка.

- Как же его угораздило?

- Обычное дело,- сказал я.- Темно. Оступился. Помахал на прощанье рукой, и готово. Не будет больше досаждать людям. Разве что чертям в аду.

- Посмотрите, что придумали эти ненормальные!- воскликнула Леди, подзывая всех к окну.

С четырёх сторон освещённые светом фар, как на арене, алхимик (которому по-прежнему не доставало только одного компонента, чтобы получить философский камень) и нефтяной шейх переставляли огромные, в пол-человеческого роста, шахматные фигуры.