Танец бабочки - [82]

Стая детворы петляла берегом, влекомая забавой. Доносившийся смех тонул в груди, растворяя год за годом земную шелуху, возвращая потерянного мальчика. Хрупкого и застенчивого когда-то.

— Синмэн, бежим с нами, — слышалось ему.

— А куда вы? — отзывался малец.

— Собирать ракушки на ожерелье.

Ребята весело махали руками, зазывая и подбадривая окриками. Малец нерешительно топтался на месте, оглядываясь назад, туда, где за холмами виднелась деревня. Туда, где ждали тысяча дел и забот. Планов и решений. Туда, где еще спали дороги в ожидании своего часа. Туда, где клинок катаны искал твердую руку. Синмэна мучительно влекло броситься с неистовой прытью вслед за детворой. И, смеясь, кружить среди волн, подпрыгивая, взлетать до самого солнца. Забыв обо всем. Обо всем.

— Здравствуй, Маса.

Женщина опустилась на песок.

— К тебе не подберешься, — бросила небрежно.

— Это ненадолго, — произнес Синмэн с безразличием.

Взгляд воина, застывший где-то вдали, привлек внимание женщины. Странное предчувствие сжало ее сердце. Усталый вид самурая навеял смутные мысли.

— Ты уезжаешь? — спросила она.

Воин, казалось не слышал, погрузившись в глубокие размышления.

— Далеко? — повторила Маса.

Синмэн очнулся и, посмотрев на женщину, неожиданно усмехнулся:

— Далеко.

Улыбка воина заставила женщину вздрогнуть. Маса провела рукой по волосам, что бы скрыть смущение.

— Может быть это и к лучшему, — промолвила глухо.

Воин опустил глаза в песок:

— Несомненно, — вымолвил вполголоса и, вздохнув, озарил лицо легкой тенью беззаботной улыбки. — Жизнь переменчива.

— Жизнь меня мало волнует, — гостья отрешенно уставилась вдаль.

— Вот как? — Синмен перебирал в руках ожерелье из ракушек.

Маса смотрела как пальцы игрались с детской побрякушкой. Когда-то она баловала себя такими игрушками. Тогда, в детстве, все было просто. И ей вполне хватало этой малости.

— Хорошего в ней было мало, — произнесла, оторвав взгляд от белизны завитых линий.

— И ничто тебя не радует?

— Океан, — промолвила с теплотой в голосе. — Я хотела бы быть волной, вечно бегущей к новому берегу.

Слова гостьи, словно гулкое эхо, отозвались в воине. Синмэн последовал за взором Масы, блуждающим по бескрайним просторам океана. Однако вдохновение уже было упущено.

— Все берега одинаковы, — произнес с грустью.

— Нет, — качнула головой. — Есть берега, у которых нет памяти.

Синмэн поднял глаза на гостью:

— Разве?

— Я знаю, есть! — кивнула убежденно. — Ночью я слышу шум далекого прибоя.

С каждым годом шум волны все отчетливей.

Женщина вздохнула.

— Ты прав, — сказала твердо. — Однажды я тоже уеду. Эти края нагоняют тоску.

Синмэн молчал.

— Я хочу попросить тебя о последней услуге, — сказал еле слышно.

2

Тело — обитаемая планета. Издали — трудноуловимая в биении жизни, ближе — мягкий рисунок ландшафта. Плавные линии скользят, переливаясь замысловатыми узорами. Нерушимые холмы плеч возвышаются сторожевыми башнями над бескрайней пустыней — гладью спины. Где-то в глубинах сонного царства неизведанная тайна. Секреты внутреннего бытия хранимы надежно за ширмами глаз. Бездонными как звездная ночь. Только пульсирующая нить у виска — вечный маяк сокрытого биения жизни. Удар за ударом отсчитывающая ускользающие мгновения, полные как неиспитая чаша глубокого смысла. Хрупкого и необратимого до боли.

Усталый путник в поисках чистого родника. Так бьется сердце. И каждая последующая пауза, как погружение в вешние воды. Миг пустоты. Там, где нет ничего. Ни тела, ни жизни, ни надежд. Нет даже того, чего нет. И над безбрежной пустыней застывшая рука с кистью-иглой. Миг творения. Одним прикосновением зарождается жизнь, плетется сложная паутина, диковинный рисунок, заключая все оттенки и цвета, тревоги и радости в маленькой точке. И точка за точкой, преодолевая путь по бескрайней пустыне, творится вселенная, неповторимая в своей красоте. Сквозь боль трепещущего тела. И вот она, бабочка…

— Почему бабочка? — спросил Икуно.

Тягостное молчание зависло в комнате. Женщина прикоснулась к вискам.

— Да… Бабочка… — сказала, пытаясь вызвать в памяти прошлое.

Икуно следил за малейшим изменением мимики хозяйки.

— Все было так же как сейчас, — произнесла женщина, оглядывая комнату. — Та же ширма, та же игла, та же недосказанность.

— Недосказанность? — Рёнин старался ни пропустить ни слова.

— Да, — хозяйка медлила, глядя в пространство перед собой. — Я тоже спросила о бабочке.

Следопыт превратился в слух. Черты лица женщины исказились. Казалось, воспоминания доставляли ей боль.

— Синмэн не сказал ни слова до окончания процедуры, — произнесла надломленным голосом. — Потом молча разлил в чаши сакэ. И наконец произнес Уэно.

— Уэно? — Икуно подумал, что ослышался.

— Да. Всего лишь Уэно.

Женщина закрыла глаза и прочитала короткие стихи.

Есть место

За гранью правильного и неправильного.

Я буду ждать тебя там.

Холодная волна прокатилась по телу. Но гость справился с мгновением слабости, переключив внимание на хозяйку. Женщине хотелось поскорее закончить с этим и она поторопилась с обяснениями.

— Это последнее стихотворение Уэно.

Икуно вдруг стало трудно дышать.

— Согласно легенде он написал его перед гибелью, — слова Масы проникали в самое сердце.