Танец бабочки - [120]

— Не ожидал тебя увидеть, — вырвалось признание у Икуно.

— Все меняется, брат, — твердо произнес гость.

Следопыт вздрогнул от родственного обращения. Визит двадцать лет спустя никак не назовешь обыденным.

— Как господин Ицуери? — спросил Икуно, чтобы разввеять неловкое молчание.

— Отец умер, — коротко сказал гость.

Рёнин отвел глаза:

— Мне жаль.

— Нам всем жаль. Поэтому я и приехал.

Следопыт вопросительно глянул на брата. Курандо не стал откладывать объяснение в долгий ящик.

— Отец долго болел, но его больше всего терзала одна мысль. То, что тогда двадцать лет назад, он вычеркнул тебя из своего сердца, из клана. Я приехал, что бы исполнить его последнюю волю, — у гостя перехватило дыхание от волнения. — Отец и я смиренно просим тебя простить нас и вернуться домой. Мы давно ждем тебя.

Икуно закрыл глаза, отвернувшись к стене. Спазмы сжали горло. Как долго он ждал этого. Как долго шел к дому.

— Я хочу вернуться домой, — произнес раненый сдавленно.

Не в силах сдерживать переполнявшие чувства, братья обнялись.

— Мы — одна семья, — сказал Курандо. — Жаль, что этих двадцати лет не вернуть.

— Вы еще успеете надоесть друг другу, — сострил Танго, что бы разрядить обстановку.

Братья рассмеялись.

— Поправляйся, — поднялся гость. — Мы ждем тебя.

Уже у сёдзи обернулся и добавил:

— Я жду тебя.

Когда Курандо покинул покои, следопыт некоторое время лежал в молчании стараясь собрать воедино те чувства, что за последние дни перевернули его жизнь.

— Что ж, — сказал Танго. — Пожалуй, и мне пора.

Старик медленно поднялся, скрипя костями.

— Такая развалина, как я — теперь годится разве что для интерьера, — произнес с ухмылкой.

— А как Нами? — вспомнил Икуно о девушке.

Масамори прищурился, тяжело вздохнув.

— Ей нелегко. Но, думаю, она успокоится со временем, — сказал старик как бы убеждая себя и в сердцах добавил: — Хотя какое тут, к дьяволу, успокоение!

Судьба несчастной дочери покойного владыки клана Нибуро не могла не волновать. Да и следопыт чувствовал себя обязанным — девушка практически спасла ему жизнь. Да и не только ему…

— Вы позаботитесь о ней? — спросил князя.

Масамори сверкнул гордым взглядом.

— Синмэн был сыном моего друга. Не беспокойся. Я не оставлю ее одну. Ей сейчас нужна поддержка.

— Если нужна будет помощь, вы можете на меня рассчитывать, — сказал Икуно.

Танго кивнул и произнес с чувством:

— Я рад, что все наконец закончилось.

— Я тоже. Как сказал один человек: «Жить воспоминаниями — не лучший способ дружить с жизнью».

Танго стоял, бросив на рёнина долгий взгляд. Они поняли друг друга без слов. Никто из них не хотел ворошить прошлое. Разве что его темная тень теперь сменилась на светлую в их душах. И слёзы тоски превратились в светлую печаль.

— Ты знаешь, я тут подумал… — нерешительно произнес старик.

— Что? — спросил Икуно, видя растерянность на лице Масамори.

Танго задумчиво кивнул.

— Возможно, Матабей мудрее всех нас.

Уходя, Масамори обернулся напоследок:

— Прощай и… береги голову.

12

Завтра он будет уже далеко. Одним ударом развязаны узлы, плотно заперты двери. Забитые щели навсегда отрезали возможность прошлому сквозить холодными ветрами. Дань оплачена сполна. Завтра жизнь закружит вихрем и эта опустошенность, которая так чувствуется еще сегодня, завтра покажется призрачным облаком. Смешной сказкой, нелепым капризом. Дни лягут в привычную колею: будни, приветствия знакомых, случайные встречи, негодования по мелочам. Время полетит стрелой от тихих радостей первых весенних ливней до замерзшего хлеба на столе зимним утром. Все пойдет по давно заведенному кругу. Закат к рассвету, боль к радости. Завтра ему захочется вкусить этой новой жизни. Жизни без памяти. С нова искать и находить тайну в женщине, цветке, полете ястреба и тихом шелесте листьев. Читать жизнь как откровение. Ибо только так дышит его душа. И охваченный страстью открытий, он увидит в мягком повороте головы любимой, в тени ее улыбки вечный путь и вечную надежду. Закаты, которые в иные вечера своей трагичностью будили половодье внутренних рек, теперь мягким светом окутают тело и паутина вечерних лучей его заботливым прикосновением ляжет на ее усталые плечи. И он впервые откроет в себе желание заботиться и согревать. Ведь жизнь так хрупка.

А сейчас, прислонившись к бамбуковому столбу, Икуно смотрит на залитую сумерками долину. Пение цикад проноситься сквозь сердце мягкими волнами. Звезды вторят звукам полей гулким эхом безмолвия. Вечность смотрит глазами ребенка. Ребенка, который все еще хочет поиграть в жизнь. Ребенка, для которого нет ни прошлого ни будущего, ни связанного с ними страха. Для которого боль, холод, голод, — всего лишь слова.

— Уходишь?

Икуно поймал взгляд Кэйко. Ее глаза, красноречивые до безумия, мягко толкали под сердце. Печаль, боль, горечь — все было в пронзительном взгляде девушки.

— Мое время закончилось, — тихо сказал следопыт.

Кэйко скользила глазами по едва различимым в вечерних сумерках очертаниям самурая. Казалось, еще мгновение и тьма навсегда поглотит силуэт, в реальности которого девушка и так иногда сомневалась. Крест жизни оставил на поникших плечах Икуно глубокую отметину. Будто несколько прошедших дней поглотили собой столетие.