Танцы на снегу - [99]

И русак повернулся к Кувырку хвостиком.

Кувырок пожал плечами и отошел к Водохлебу, а тот похвалил его как положено:

— Молодец, хорошо дрался! Показал этому парню, где раки зимуют. Хотел бы я сам так драться…

Призрачная зайчиха Кувырка, наблюдавшая драку из мира теней, была довольна своим подопечным. Она все время подбадривала его свистом и скрежетом зубов. Конечно, живой заяц не мог этого слышать, но ей самой так было легче. Она не сомневалась, что Кувырок победил благодаря ее поддержке и вере в него.

И снова она пожалела, что лишилась тела и никогда не увидит больше, как сильные парни дерутся из-за нее.

Она сама была из русаков и со щемящим чувством утраты вспоминала великолепных зайцев былых времен. Как они добивались ее расположения! Как танцевали в те давние утра бронзового века! Как сиял на полях снег, когда они сражались за нее на бороздах, оставленных колесницами. Какое это было бесшабашное, огневое время! А потом ее поймали, увешали амулетами, превратили в божество с медной цепью вокруг шеи. Плащи, боевые кони, копья, пожары!.. И все это ушло, сгинуло…

Она отвернулась от танцев на снегу и ушла по теневой дороге в Другой мир.

Во время следующих драк Кувырок старательно избегал взгляда Большеглазки. Он выиграл ее, теперь она принадлежала ему, а он ей, в общественном мнении дело было улажено, оставалось уладить его между собой, а этого-то внезапно оробевший Кувырок и не решался сделать, эту минуту он не прочь был по мере возможности отдалить. Заяц вдруг обнаружил, что ужасно стесняется, — что было, конечно, глупо, потому что они с Большеглазкой несколько месяцев жили бок о бок на одном поле. Он даже в глаза ей боялся посмотреть и делал вид, что заинтересованно наблюдает за драками, подбадривая соперников криками и свистом. Он боялся решительного объяснения, боялся, что будет неловок, неуклюж, наговорит не то, что нужно, — словом, будет сам не свой.

После полудня, когда наступили ранние зимние сумерки, зайцам пришлось разойтись по своим укрытиям. Прилетело Убоище, ища, кого бы сожрать. Кувырок видел, как оно, полетав кругами над полем, рухнуло вниз и поднялось с кошкой в когтях. Бедная кошечка, которая слишком далеко отошла от дома, кричала изо всех сил: «Помогите! Помогите!» снова и снова, пока ее крик не замер в сером небе.

— Ну, на сегодня все, — сказал Кувырок Большеглазке, когда они вылезли из-под бревна. — До завтрашнего утра оно не вернется.

— Будем надеяться, — ответила зайчиха.

— Наверное, сегодня танцев больше не будет? Давай выроем норки под этим бревном. Чем плохое место? Теперь ведь колония соберется вместе, верно?

— Да, соберется.

Они выкопали под бревном норы, так их расположив, чтобы Убоище никак не могло к ним подобраться, даже если заметит. Покончив с этим, Кувырок предложил сходить на речку, проститься с летне-осенне-зимним домом. Большеглазке понравилась эта мысль.

По дороге они разговаривали мало. Кувырок то и дело искоса поглядывал на подружку, поражаясь своему везению. Неужели он действительно завоевал такую красавицу? Иногда он в свою очередь ловил на себе ее быстрый взгляд, но всякий раз оба в смущении отводили глаза.

Они решили идти через лес. Уже несколько дней не переставая лил дождь, и расположенные ближе к речке поля затопило, так что там было трудно пробираться. Над полями кружились чайки, подбирая с поверхности воды тонущих червяков и насекомых.

Оба зайца промокли насквозь. Мокрый мех утратил пышность, и оба они казались очень худенькими и большеглазыми. Дождь обрушивался на голые ветки, колотил по земле. На мшистых пригорках цвели крокусы и желтые акониты, в других местах поникли головки подснежников. Пробрался под полог леса и терновый куст, круглый год покрытый цветами. Близилась весна. Скоро весь мир зацветет.

Насквозь промокшие зайцы лежали рядышком на полянке, поросшей крокусами. Тут-то Большеглазка и взяла его в оборот.

— Тебе надо было протанцевать передо мной!

— Я знаю! Извини. Мне так не терпелось подраться, что я совсем забыл!

Она пошмыгала носом:

— У тебя, значит, даже того оправдания нет, что у вас в горах это не принято?

Он был с ней честен:

— Нет, у нас такие же обычаи. Я просто забыл. Волновался очень. И боялся тоже. Не того, что он меня покалечит или сделает больно. Я проиграть боялся. Очень боялся тебя проиграть. Это, конечно, не оправдание, я понимаю. Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

— Не знаю. Ну-ка, посмотри мне в глаза.

Он повернулся к ней. Их носы соприкоснулись.

— Да, — ответила она тихо, — да, смогу.

И они запрыгали в припадке возбуждения как безумные, варварски растоптав неповинные цветы. Небо перевернулось, земля выскользнула из-под лап, и они уже не знали, где земля, где небо. Мягкий пух пружинил под лапами, боками, спинами. Они вскочили на задние лапы, и Большеглазка стала лупить его по голове, то в шутку, а то и всерьез, иногда сильнее, чем намеревалась, а иногда именно так, как хотела, чтобы проучить парня за то, что он забыл протанцевать перед ней. Кувырок пытался тоже побить ее, но она была сильная зайчиха и легко отражала его удары — ведь бил он не всерьез!

Они часто останавливались передохнуть, в их глазах появлялось серьезное выражение, и она опускалась перед ним, а он обнимал ее, а дождь все колотил и колотил по веткам, и брызги падали им на спины и вбивали крокусы в моховую подстилку. Эти минуты принадлежали только им. Никогда больше в их жизни такое не повторится. Они творили заячье будущее, они зачинали будущих зайцев, целые поколения, уходящие в бесконечность.