Танцы на снегу - [49]

Оставшуюся землю человек раскидал лопатой, часть сбросил в канаву. Дождь становился все сильнее.

Когда человек закончил свою работу, дождь лил вовсю, и вода стекала у него по волосам и лилась за воротник. Лицо его осунулось и побледнело, глаза больше не блестели. Он огляделся по сторонам. Бесшумно подлетело Убоище. Человек был в каком-то оцепенении. Увидев его, чудовище круто повернуло и умчалось в другом направлении, быстро, но уверенно, без замешательства.

Наконец человек ушел. Он медленно брел под дождем по направлению к постройкам фермы.

Зайцы были рады, что он уходит. Ночные события взволновали их, а то, что он так долго находился рядом, было тяжелым испытанием их мужества. Они надеялись, что в следующий раз увидят его на тракторе, где и было его настоящее место. Он должен ездить в тракторе, а не расхаживать по ночам, убивая людей и зарывая их в углу Букерова поля.

Когда рассвело, зайцы вылезли из нор и принялись кормиться. Маленький зайчонок нашел в высокой траве у подножия тотема башмак той женщины и хотел было поиграть с ним, но взрослые ему запретили.

Башмак остался лежать где лежал, скрытый в траве.

Камнепятка погадала по вязовым веточкам и объявила, что предзнаменования хорошие, даже несмотря на то что один торопыга-зайчонок прошлой ночью по неосторожности съел головку колокольчика. Теперь он весь дрожал, уверенный, что чужая душа вот-вот начнет сражаться с его собственной за обладание телом. Целый день у него побаливал живот, и он так и не узнал отчего — то ли его душе плохо приходилось в драке, то ли он объелся желудями из беличьей кладовой, на которую случайно наткнулся и разграбил. Но уж на будущее он твердо решил сначала хорошенько разнюхать цветок, который подворачивается в темноте, и только потом есть.

Глава девятнадцатая

После этой памятной ночи по всей округе несколько дней рыскали люди, перекрикиваясь громко и пронзительно, как выпи. Человек с трактора был среди них, и его голос звучал резче и печальнее, чем у остальных. Постепенно, однако, людям это надоело, и настал день, когда зайцы смогли отоспаться. Тракторист вернулся к своей работе, и символ счастья с веселым ворчанием забегал по полю.

Быстроножка решила сделать человеку приятное. Она взяла в зубы башмак на высоком каблуке, вытащила его из травы, снесла к виселице и повесила там, куда дотянулась, — на торчащий кусок обмотанной вокруг столба проволоки. Башмак был сделан из шкуры животного и, значит, сродни тому, что там висело. Он был частью убитой женщины, так же как серый клок задубевшей шкуры, висящий повыше, был частью водяной крысы. Башмак принадлежал женщине, он сохранял ее запах, и по справедливости его место было рядом с останками прочих тварей, убитых человеком. Башмак повис, зацепившись каблуком, носком вниз. В носок натекла вода, и порхающие над виселицей птицы пили ее.

Так башмак и висел, красуясь между трупом крота и длинной полоской светло-рыжей шкурки, что когда-то была горностаем. Здесь ему предстояло мокнуть и сохнуть рядом с останками других убитых существ.

Но когда человек с ружьем пришел к столбу, держа только что подстреленного грача, он с криком выронил мертвую птицу и в страхе оглянулся. Схватив башмак, он швырнул его в костер, горящий на соседнем поле. Прошла не одна неделя, пока он перестал со страхом вглядываться в заросли кустарника, словно думая, что кто-то спрятался там и наблюдает за ним.

Пришло лето. Зайцы уже разошлись по своим участкам. У них не существовало строго определенных и охраняемых границ, и кое-где территории находили одна на другую. Зайцы нередко посещали чужие участки, и мало кто возражал, если соседу случалось у него покормиться. Так велось с давних времен.

Когда колония начала разбредаться, Кувырка охватил испуг. Что ему было делать? Без сомнения, Лунная зайчиха наделила бы его участком, попроси он об этом, но ведь ему никогда раньше не доводилось жить совсем одному. Одна мысль об этом приводила его в ужас.

Наконец он поделился своим страхом с Догоникой.

— Ну а я-то что могу тут поделать? — сурово сказала она. — Силой удерживать колонию на месте из-за того, что ты боишься собственной тени?

— Неужели нельзя что-нибудь придумать? Ну хоть что-нибудь! Я же помог вам защититься от Убоища.

Зайчиха села столбиком, поставила торчком свои длинные уши и свысока посмотрела на Кувырка.

— Подумаешь! То, что ты нам показал, мы могли узнать у кого угодно. Что же, мы теперь, по-твоему, до конца жизни должны рассыпаться перед тобой в благодарностях и нарушать ради тебя свои законы?

— Да нет, я просто… Я думал…

Догоника не отличалась большим мягкосердечием, а благодарность считала лишним для правительницы чувством. А Стремглав был слишком ленив и слабоволен, чтобы спорить с ее решениями, особенно если они не имели прямого отношения к нему лично. Его девизом было: что супруга решила, то и хорошо.

Но тут выступила вперед годовалая зайчиха по имени Большеглазка и сказала, что с удовольствием разделит свой участок с Кувырком, если он не возражает.

— Луг у меня большой, места много, и мы друг другу не помешаем, — сказала она. — Думаю, Кувырку у меня понравится — там земля идет под уклон до самой речки. И почва хорошая. Конечно, не горный подзол, елки не растут и папоротники тоже, нет и торфяников, к которым привыкли горные зайцы, но все же не то, что здесь на поле — дерново-карбонатная почва с меловой примесью, а хороший суглинок.