Танцы на снегу - [48]

Лунная зайчиха, лежа поверх своей норки, произнесла:

— Брачные игры!

— Что? — удивился Стремглав. Он решил, что супруга отдает ему распоряжение.

Догоника подняла голову с лап.

— То, что мы видели, — это брачные игры. У людей парни не дерутся лапами и не танцуют, они дерутся ружьями. Человек с трактора и этот, другой, оба хотели выбрать эту женщину, вот и все.

— Нет, Лунная, — возразил Сильноног, — это только твои догадки. Как это может быть? Я хочу сказать, если бы они убивали друг друга из ружья в свой брачный сезон, человеческие трупы валялись бы повсюду. Но я их вижу в первый раз.

— Я только говорю, что это объяснение кажется мне правдоподобным. — На Догонику доводы Сильнонога явно подействовали.

Медуница сказала:

— А по-моему, это был какой-то ритуал — они действовали как-то… неестественно. Но если бы они делали это каждый брачный сезон… А кстати, когда у них брачный сезон?

— Весной, конечно, как у всех, — уверенно ответила Догоника.

— Не обязательно, — возразила Медуница, — лисы этим и в другое время занимаются.

— Лисы, — проворчала Лунная зайчиха, — звери нетипичные, чтоб им всем промочить лапы и схватить ревматизм.

— Люди тоже нетипичные! — ответила Медуница. С этим согласились все, и Лунной зайчихе пришлось прекратить спор.

— Во всяком случае, — заметил Стремглав, — эти двое — не браконьеры. У них ни ружей не было, ни силков, ни капканов.

— Может, они хотели захватить территорию? — предположила Борзолапка.

— Когда чужие люди являются на нашу территорию, в них не стреляют, — ответил Стремглав, — просто показывают ружье, и они сами уходят.

— Верно, — подтвердила Камнепятка.

И снова с этим согласилось большинство зайцев.

Так у них и не нашлось объяснения тому, что случилось. У Кувырка даже и предположений не было. Он знал одно: ничего хорошего в этом нет. Когда у людей случается что-то необычное, надо ждать последствий — и неизвестно, чем все обернется.

Полевые животные вообще-то уважали тракториста, хотя он время от времени и убивал кого-нибудь из них. Они считали его своим, потому что он выходил в поле в любую погоду. У него было грубое, словно высеченное из камня лицо с обветренной кожей, а глаза его заставляли вспомнить ветер, море и хмурое небо. Он был крепкий, сильный, привычный, и только последний его поступок — убийство двух человек — всех озадачил.

Звери и птицы привыкли видеть его с короткой трубкой, из которой он вдыхал дым от подожженной травы. У других людей не было таких трубок. К запаху дыма зайцы привыкли, и идущий от рыбокоптильни дымок тлеющих сучьев орешника действовал на них умиротворяюще.

В человеке с трактора не было большого зла. Конечно, он стрелял по птицам и зверям, которых ловил за кормежкой в поле, но не из кровожадности — просто считал справедливым убивать тех, кто поедает растения, посеянные им для себя. Он думал, что то, что он посеял, ему и принадлежит. Звери и птицы понимали его точку зрения, хотя и не были с ней согласны.

Иногда он кормил птиц. Когда, сев под дубом, он ел бутерброды, то иной раз бросал крошки даже своим ненавистным врагам — чайкам и воронам.

Почти все дни он проводил там, где его Бог велел ему находиться, — в кабине трактора, за рулем. Он сидел в заячьем символе счастья часами, разъезжая взад-вперед по полям, волоча плуг или борону, проводя по земле красивые прямые линии, которыми так восхищались. Кожа под летним солнцем покрывалась загаром, складки и морщины на ней делались все глубже, а волосы, торчащие из-под кепки, все больше напоминали солому — что тоже нравилось зайцам. Зимой он вбивал в землю столбы своими грубыми руками, а ножищи в сапогах отбрасывали камни, которые пробрались на поле и грозили сломать острые плужные лемехи.

В ту ночь человек с трактора еще вернулся.

Он принес лопату и начал копать яму в незасеянном углу поля. Копал он долго. До зайцев доносился запах пота и хриплое ворчание, когда лопата задевала о камень. Еще пахло свежевскопанной землей — скоро рядом образовалась целая горка. Выкопав глубокую яму, он сходил на Поггринов луг за убитым мужчиной, приволок его за ноги и спустил в яму. По дороге тело ударялось головой обо все неровности почвы.

Потом он подошел к трупу женщины и долго-долго смотрел в ее мертвое лицо. Он заплакал. Зайцы были потрясены. Раньше они никогда не видели его слез, а этой ночью он плакал уже второй раз. Наконец он нежно взял ее на руки — ее длинные волосы свисали почти до земли, а лицо было белым-белым — и понес к яме.

Зайцы думали, что сейчас он положит ее поверх тела мужчины, но внезапно он остановился, опустил ее на землю, засыпал труп мужчины слоем земли и только потом положил в яму женщину и стал забрасывать ее землей — медленно, так медленно, что зайцы решили, что человек устал.

Вдруг, поглядев на ее ноги, он замер. Огляделся вокруг. В лунном свете хорошо были видны его широко открытые, лихорадочно блестящие глаза. Он сбегал на Поггринов луг и пошарил в траве вокруг столба с убитыми животными. Потом он вернулся на Букерово поле и стал осматривать землю вокруг тотема. Заметив, что небо уже начинает светлеть, человек посмотрел себе на запястье и вернулся к яме. Он быстро забросал ее, утоптал мягкую землю, накидал сверху камней и веток. Стало совсем незаметно, что тут копали. Тем временем пошел мелкий дождик.