Танцы на кончике иглы - [4]

И зубная щетка в ванной — одна.

Будто вдребезги разбит телефон,

Будто губы от усмешки болят…

Если глаз не открывать — это сон,

А откроешь — без сомнения, ад.

Это трусость? Ну и пусть, все равно.

Лучше так — на ощупь, веря в свой бред.

В дверь звонят… уже, похоже, давно.

Да, иду, вот только — выключу свет.

Резь в глазницах — боже, как горячо,

Словно кто-то в них плеснул кислоты.

А под пальцами — чужое плечо,

Если глаз не открывать — это ты.

упражнение на заданную тему в порядке тихого бреда

Хочется тишины.

До судорог в желудке,

до зубовного скрежета.

Господи, где же ты

берешь воск для затычек —

подскажи адрес лавочки?

В голове гудят тысячи голосов,

сообщая новости,

которые мне до лампочки,

иглами морских ежей колются

бытовые вопросы —

суп, котлеты,

наличие хлеба и молока.

Насосом

сердце гонит словесную жижу по венам.

Я сдохну от кислородного голодания —

замечания

по телефону о погоде

и качестве выполненной работы.

К радио-мать-их-частотам

подключаюсь напрямую —

кажется, кто-то впаял мне

антенну

в височную долю мозга.

Резонирую в указанной плоскости

чьей-то системы координат —

коробки с незаданной осностью.

Просто

тишина —

это

такая религия

рожденного ползать…

Боже, храни карнавал!

Венеция. Холодно. Боже, храни карнавал!

Февраль зазывалой на ярмарке маски развесил.

Веселье оплачено — смейтесь! Но город мне тесен,

Он ждал не меня — и зимы он, похоже, не ждал.

Я пью его воду — в ней грязная пена толпы,

Объедками брошенных мыслей забиты каналы.

Вдыхаю зависшую в воздухе взвесь карнавала

И роли немого статиста прошу у судьбы.

Глотатели шпаг и факиры сродни голубям,

Им площадь Сан Марко — тарелка для манны небесной,

Пажи у подола своей престарелой невесты

Добавят на щеки румяна и блестки к теням.

С открытым лицом, неприличен, у всех на виду,

От горя взахлеб хохочу на перилах Риальто,

Хромым акробатом душа крутит фляги и сальто…

Я жду не тебя. А себя и подавно не жду.

Тридцать

— Ну что, подруга, тридцать? Вот те раз,

Как незаметно время пролетело!

А я смеюсь, подкрашивая глаз,

И в джинсы упаковываю тело.

— Ты стала старше, может быть, мудрей,

Раздвинула пошире горизонты…

Я улыбаюсь, стоя у дверей,

И в сумочку запихиваю зонтик.

— Ты слышала про кризис тридцати?

Не верь ты в этот бред, побойся бога!

А мне смешно по улице идти

И громко петь романсы по дороге.

— Позволь поздравить, пожелать любви,

За твой успех поднимем мы стаканы…

А доченьке в апреле будет три,

И муж, похоже, любит, как ни странно.

И я скажу, когда придет черед

Произносить приветственные тосты:

— Да к черту тридцать! Слушайте, народ,

Вот стукнет сто — вы приходите в гости!

Банальное

Грохот железной дороги, ведущей отсюда и вниз.

Так попадают в рай — тебе ли об этом не знать…

Зачем же вместо перрона шагаешь на старый карниз?

Ты утром выбросил крылья, вконец разучившись летать.

Который год — тридцать три, но нет своего креста

(Не то, чтобы ты хотел — просто так повелось).

Видать, твой Иуда пьян, грудная клетка пуста,

И даже пуля в висок упорно летит насквозь.

В улитку свернулись дни, кусая себя за хвост.

Неужто опять зима? Она же была вчера.

…А ты себя хоронить идешь на старый погост,

Почти наплевав на боль в районе седьмого ребра.

Сказки утреннего города

В портовой таверне

В этом порту мне привычно не верят в кредит.

Бармен, двойную текилу, лимоны и соль!

Осень. Штормит. Затяжные, как войны, дожди

Краску смывают с бортов постаревшей "Ассоль".

Бармен, постой, я пока уходить не хочу,

Выпей со мной, если лень говорить — помолчи.

Пусто сегодня — ни шлюх, ни матросов-пьянчуг,

Сыро, темно, даже память текилой горчит.

Я ведь любил ее, только сказать не умел:

Мялся при встрече, таращился как идиот.

Ей же какой-то провидец однажды напел,

Будто бы счастье под парусом алым придет.

Дни и часы ожиданья слагались в года,

В кровь проникало шипение злых голосов.

А у меня на еду не хватало тогда —

Что говорить про парадный комплект парусов.

Так и расстались — пошел каботажем в Лахор,

После носило по свету… да ладно, не суть.

С ней? Не встречались, но слышал, что ждет до сих пор.

Может, дождется… Пусть ей повезет хоть чуть-чуть.

Сказка о звездах и перекрестках

Все вы идете к истине различными путями,

а я стою на перекрестке и ожидаю вас…

Будда

Из небрежных весенних набросков

Я себе сотворил божество.

Предстоятели всех перекрестков

Собрались на мое торжество.

В небе звезды нездешние плыли

Семенами чудовищных гроз.

Горсть дорожной иссушенной пыли

Мне один предстоятель принес.

Вексель жизни предъявлен к оплате —

Отпустились грехи и долги,

И второй предстоятель заклятье

Наложил на мои сапоги.

Ночь стекала муаровой лентой

По запястью уставшей руки —

Третий молча мне вырезал флейту

Из рассвета и горной реки.

Боль взвихрилась в обрядовом танце —

Навсегда, до конца… без конца…

Осторожные тонкие пальцы

В грудь вложили кусочек свинца.

Дар получен. Я избран и проклят,

И своим божеством обречен

У прохожих в витринах и стеклах

Отражаться за левым плечом.

Вечный гость на любом перекрестке —

Без любви, без вины, без вина —

Прямо в душах рисую наброски…

…а в моей — умирает весна.

О королевах и кошках

Серая сказка дремы кошачьей

В плюшево-теплой мякоти кресла.

Катится в небе солнечный мячик,

Тонет в сиропе скуки воскресной.

Вон и клубок пылится у двери.