Танцующая танец цветущей черешни - [9]

Я вспомнила, как тогда мне не хотелось с ним любиться. Я была уставшая, в голове была каша после рабочего дня, а он был особенно настойчив. Он был как залипший в меду медведь. Он кружил вокруг меня, как будто бы я была сладкой и липкой карамелькой, обнимал и целовал, заставляя мое тело откликаться на то, что он хочет.

Я говорила ему, я не в состоянии, я уже умерла от усталости.

А он говорил: умри ещё глубже, я буду возбуждать тебя к жизни.

Я устала сопротивляться и отдалась ему, просто наблюдая за всем, что происходит как бы со стороны. Слышала его глубокое дыхание, чувствовала, до каких глубоких недр он дошел, где он буравит мою суть, где он стучится в мой внутренний колокол. И тут, что-то в голове словно щелкнуло. Я заметила его дыхание. Наверное, это отозвалось на какой-то неведомый зов мое увлечение пранаямой…

Я закрыла ему одну ноздрю, он продолжал дышать через вторую, открытую. При этом один глаз у него открылся, как глаз джина. Казалось, он хотел им спросить, что же ты делаешь, дура, я же люблю тебя. Я быстро отпустила его ноздрю, глаз захлопнулся. Он начал опять шумно и глубоко дышать.

Тогда я закрыла вторую ноздрю, у него открылся второй глаз. Он был похож на глаз китайца или тибетца, который словно говорил, что в созерцании все возможно, но ты творишь что-то не подходящее в данный момент, дочь моя.

Отпустив обе ноздри, я отдалась какому-то безмысленному потоку. Больше я не испытывала его дыхательные возможности. Он дышал как носорог. В какой-то момент я почувствовала, как что-то горячее начинает просачиваться через мои внутренние двери. И я уже была не в состоянии быть в наблюдении за наблюдателем, когда тот делает созерцательное дыхание. Я начала громко дышать. Вместе мы вошли в полёт, как две половинки, как два крыла, сросшиеся в одно целое. Одно крыло медведя, другое крыло серого лебедя…

Незаметно для нее дрема переросла в сон, и она растворилась в своем сновидении. И ей уже не было понятно сон это или явь. Все виделось так ясно и отчетливо. И в то же время было таким не реальным…

Мы летели над огромным озером. В озере плавали кувшинки. На берегу кто-то пел песню, кто-то жег благовония, кто-то играл на бубне, кто-то считал звезды. Где-то квакала лягушка и ей вторила квакушка. Где-то далеко в курятнике мне послышался крик петуха, молодого, ещё не опытного с надрывом в голосе, но который уже разрезал небо. Он резал небо какими-то фиолетовыми линиями, а где-то вдалеке загорался красивый восход. В полях падали росы. Нагие девушки бегали, купались в росе и кричали: Любовь! Любовь! Любовь!

Всё это смешалось в огромный хоровод и уходило в самую глубину синего неба. И тогда я поняла, что созерцала сотворение Любви.

Любовь… Что же это за состояние такое?

Когда действительно любишь, любишь только одного или можно любить сразу нескольких? Или тогда это не любовь? Но иногда бывает так, что вроде бы любишь и одного и другого. Тогда что это? И как разобраться, с кем быть? Ведь все время быть с двумя не получится, а когда с одним — чего-то не хватает…

— Батюшка, что же такое получается, Вася мне нравится больше. Но почему же мне с Колей так хорошо? Что же в нем есть такое, что он делает так, как не может делать Вася?

Батюшка перекрестился и сказал: Да, пахтует он твой океан Вселенной, твое бессознательное, самой глубиной и длинной своего осознанного.

Господи, да пребудет твоя суть и твоя внутренняя раковина в счастье, — сказал так отец Никодим и ушел восвояси.

Как стояла, так и остолбенела. Ничего не поняла. Поняла, что прокололась. Поняла, что рассказала, что имею еще одного. Но самый большой грех Батюшка так и не узнал. Был у меня еще третий, которого я любила как мальчика, как маленького ребенка, как свое продолжение, хотя ко мне он отношения никакого не имел. И чувствовала я над ним ответственность матери. И чувства стыда у меня не было. Заходила я к нему как женщина, как возлюбленная, а становилась матерью и начинала поучать. А он в это время все порывался постучать в мой внутренний колокол…

На мгновенье она вынырнула из своего сна и вновь погрузилась в самую его глубину.

Опять сновидения, опять он, опять эта кричащая из глубин неосознанность. Опять что-то такое, куда весна загоняет нас. Может это дебри цветущей черешни, опадающей снежными лепестками, полной завязей. А может воспоминания, заставляющие набухать соски и что-то там глубоко на другом конце маятника. И сердце начинает стучать по-другому, и птицы поют все время все об одном и том же и мухи жужжат: «Любовь! Любовь! Любовь!»

Поцелуи во все стороны, сверху вниз, на все четыре стороны света…

— Господи, идет голова кругом. Что же это такое?

— Да ничего, доченька. Это просто идет весна, — сказал отец Никодим и вернул ее в реальность.

— Батюшка, а вы же уходили.

— Никуда я не уходил, солнышко, это ты улетела. Чувство освобождения от греха делает человека подобно ангелу. Он начинает лететь в лоно сердца Отца своего, где все возможно, где всегда вечная весна. Где все прощено и есть только Любовь.

Помни об этом, доченька, и иди с Богом. Сама разберешься. Один или другой, а может третий… Слушай свое сердечко, оно подскажет тебе. Главное в жизни, чтобы была Любовь. Истинная. Подобная отражению поцелуя Господа.