Тамерлан - [110]

– Нет, дальше.

– Даже дальше?

– Я остановился на том, как вы играете с Баязетом в шахматы. А разве вы еще не держали рукопись над огнем? – спросил мирза.

– А зачем? – ответил Тамерлан. – Ведь тогда все нарушится. Весь твой замысел. А мне этого не хочется. Я нарочно затеял всю эту игру и надеюсь, что ты допишешь повесть о зловредном царе Самаркандском до полного завершения. Или ты надеялся, что я тебя повешу?

– Честно говоря, только этого и ждал. Мечтал о веревке, ибо боялся какой-нибудь долгой и страшной казни, – признался Искендер.

– Как Мухаммед?

– А кстати, о Мухаммеде, – вспомнил Искендер. – Его повесили?

– Ну а как же! – усмехнулся Тамерлан. – Повесили. А бедняжку Яугуя-агу сварили в крутом кипятке. Ты же помнишь суд. Ведь тебя тогда же и в зиндан бросили по доносу Яугуя-аги. Бедняга Мухаммед. Кстати, это я попросил его соблазнить мою самую младшую жену, что он с успехом и проделал.

– Ничего себе! – вновь вырвалось у Искендера. – Мухаммед заслуживает огромного восхищения. Зачем же вы повесили столь послушного исполнителя своих изящных розыгрышей?

– Представь себе, соблазнив Яугуя-агу, Мухаммед не на шутку влюбился в малышку, и уж побег из Самарканда затеял по собственному почину. Вот как бывает, дорогой мой Искендер! Я не приказывал Мухаммеду увозить моих жен из столицы. Тут уж он проявил излишнее рвение, а я этого не люблю. Пришлось наказать. – Тамерлан ненадолго умолк, весьма лукаво глядя на Искендера. Сидящий на плече у измерителя вселенной сапсан, будто подражая своему хозяину, тоже покосился на Искендера весьма ехидно.

– Хм! – кашлянул Искендер. – Но ведь я тоже проявил излишнее рвение, начав писать повесть о злом царе Самаркандском.

– А мне это почему-то понравилось, – сказал Тамерлан. – Сам не знаю почему.

– Странно, – пожал плечами Искендер.

– Ничего странного, – сказал Тамерлан. – Скажи, а я в твоей повести выгляжу очень отвратительно?

– Скажу честно, – вымолвил Искендер и хотел уж как-то увильнуть от прямого ответа, но почувствовал, что уже поздно, и признался: – Очень отвратительно.

– Ну и хорошо, – махнул рукой Тамерлан. «Чем же все это кончится? – подумал мирза. – Как кошка с мышкой! Да человек ли он?»

– Я не понимаю вас, хазрет, – сказал он. – Вы затеяли какую-то игру со мной?

– Вовсе никакой игры, – нахмурился Тамерлан. – Я просто хочу, чтобы ты дописал свою повесть, а кроме того, хочу продолжить с тобой вместе нашу «Тамерлан-намэ». Ведь у нас здорово получалось. Правда, сейчас мне будет некогда. До похода осталось одиннадцать дней, и я весь в военных заботах. А когда вернемся из Китая – продолжим. Ты же пока свободен и можешь спокойно писать свою потайную повесть.

– Но зачем она вам? – воскликнул Искендер недоуменно.

– А пусть будет, – просто ответил обладатель счастливой звезды. – Кто-то ведь должен написать о том, какой я изверг. Но только давай дадим друг другу честное слово, заключим крепкий договор. Я пообещаю, что дарую тебе жизнь и ты будешь при мне, как прежде. Мало того, я составлю для тебя завещание с предоставлением всяких льгот после моей смерти. А ты должен пообещать, что, когда твоя повесть подойдет к концу, ты напишешь на тех листах, в которых скрыт невидимый текст, одну из сур Корана. На выбор – ту, которая по размерам будет умещаться. Согласен?

– Согласен, – подумав совсем недолго, ответил Искендер.

– Да, – припомнив еще одно условие, щелкнул пальцами Тамерлан, – и ты пообещаешь, что больше никогда не будешь сочинять ничего обо мне. Согласен и на это?

Мирза молчал.

– Смотри, а то передумаю и прикажу сейчас казнить и тебя, и твою жену, и твоего сына, – пригрозил великий эмир.

Мирза вздохнул:

– Согласен и на это, о премудрейший из всех царей на земле.

– Отлично. Итак, вот Коран… Хотя и без него обойдемся. – Тамерлан отодвинул от себя книгу. – Итак, даю честное чагатайское слово, слово барласа, что до конца дней моих сохраню тебе жизнь и составлю завещание, по которому ты получишь полную свободу и деньги, дабы жить как тебе заблагорассудится. Ну а теперь ты давай свое русское слово.

Мирзе Искендеру вспомнилось, как много раз Тамерлан клялся жителям покоренных городов не устраивать разгрома и не казнить мирных и невинных и как легко эти клятвы нарушались. Но делать было нечего.

– Даю честное русское слово, что когда допишу тайную свою повесть, то на тех же листах начертаю одну из сур Корана.

– И сдашь ее в самаркандское книгохранилище, – добавил Тамерлан требовательно.

– И сдам ее в самаркандское книгохранилище, – повторил Искендер послушно.

– Ну, вот и отлично, – вздохнул Тамерлан с облегчением. – Теперь я могу спокойно заняться своими дальнейшими делами. В тебе я могу быть уверен, ты не нарушишь своего слова. Ведь нет?

– Не нарушу, хазрет, обещаю, – сказал Искендер.

– Смотри! – Взгляд Тамерлана вдруг стал особенно тяжелым. – Если же нарушишь, то очень пожалеешь. Не бойся Тамерлана живого, бойся мертвого. Ступай и жди, когда я позову тебя. Можешь пока заняться своим сочинением.

Искендер оцепенело смотрел на своего государя. Фраза из сна! Произнесенная теперь наяву, она заставила Искендера усомниться: а не сон ли и это? Быть может, он все еще в зиндане и сошел с ума от одиночества, горя и сырости, и теперь явь и сон перемешались в его сознании, и сон настолько реален, что кажется явью?