Тамерлан - [103]

– Ее и Мухаммеда ловят, – сообщил Искендер.

– Ловят?

– Хазрет не помнит, но он сам послал в погоню минбаши Джильберге.

– Не помню.

– У хазрета тогда только что отнялась речь.

– Может быть, Джильберге их еще и не поймает, – вздохнул Тамерлан, а Искендер подумал: «На сей раз он воскрес как бы немного не в своем уме».

Вечером к воскресшему обладателю счастливой звезды и впрямь притекла биби-ханым Сарай-Мульк. Она долго описывала свои переживания по поводу тяжелейшей болезни мужа, а потом, естественно, попросила денег на дальнейшую реконструкцию своей громоздкой усыпальницы, которая вновь вся потрескалась, хотя никаких землетрясений за последний месяц не происходило. Тамерлан все еще оставался в благодушном настроении, угаданном премудрой биби-ханым, и распорядился дать требуемую сумму.

Он был еще слаб и уснул, не дождавшись ночного намаза, а на другое день проснулся, когда субх уже давно отслужили. Его прошиб сильный пот, сопровождавшийся вновь трупным запахом, но когда великого эмира как следует вымыли, запах больше не появлялся. Тамерлан довольно плотно позавтракал и принял кичик-ханым, которая была страшно ласкова с ним, гладила его по щекам и груди, а он пощипал ее за плечи и спросил:

– Признайся, плутовка, поди уж заготовила черную краску для своего прелестного личика?

Днем он уже деловито выслушивал различные доклады, причем, разумеется, с наибольшим интересом те, которые касались подготовки к грядущему походу на Китай. Мимоходом поинтересовался, здоровы ли послы короля Энрике, а узнав, что они вчера выехали из сада Тахта-Карачи в Кеш, чтобы оттуда двигаться в сторону Тебриза, рассердился и приказал немедленно послать быстрого наездника, который бы догнал франков и возвратил их назад в Самарканд.

– Я приказал отправить их из государственных соображений, – оправдывался Халиль-Султан. – Пойми, дед, если бы ты умер, они бы быстро разгласили весть о твоей смерти.

– Ну, ладно, ты поступил правильно, но впредь знай, что я бессмертен, – смягчился Тамерлан.

Незадолго до вечернего намаза внук вновь вошел в покои Тамерлана. На губах его играла усмешка.

– Хазрет, – сказал он, – встречай гостей.

– Каких еще? Надоели гости!

– Прибыл минбаши Джильберге.

– Ах вот что? Ну? Неужели поймал?

– Поймал и привел. Он и его пленники ждут в прихожей.

– Ах, шайтан! – с досадой воскликнул великий эмир. – Проклятый Джильберге! Хм… Однако и молодец! Славно служит. Пусть войдут все.

Когда «пред мечом справедливости» и «колчаном добродетели» предстали минбаши Джильберге, Мухаммед Аль-Кааги и Яугуя-ага, уже сопровождаемая раисой Султангол, Тамерлан уселся в своей постели с весьма строгим видом и вопросил:

– Ну, негодные блудодеи, ужель надеялись избегнуть суда Тамерлана, от которого не уйти ни одной малой букашке во всем мире?

– Я поймал их в Термезе, хазрет, – гордо сказал Джильберге. – Они двигались в Мазандеран, где живет брат-близнец Мухаммеда. Я схватил их в караван-сарае с помощью одного багдадского купца по имени…

– Не надо мне его имени, – махнул рукой Тамерлан. – Лучше скажи, когда ты настиг их, они ворковали, поди?

– Да, они находились в одной из комнат караван-сарая, была ночь, и они предавались любовным утехам, – отрапортовал немец. – Когда я стал ломиться в дверь, они прибегли к хитрости – распахнули окно и разбили стоявший на подоконнике кувшин, а сами притаились за дверью. Ворвавшись, я решил, что они выпрыгнули в окно, и преследовал их. Тем временем они нашли убежище у того багдадского купца, а когда я возвратился в караван-сарай, купец выдал их мне.

– Какой мерзавец! – воскликнул Тамерлан. – Искендер, ты пишешь? Мою последнюю фразу не записывай. А ты, Джильберге, все же назови мне имя того купца, чтобы я знал, кого отблагодарить за столь подлую помощь.

– Казими аз-Захал, – произнес имя багдадца Джильберге.

– Запиши, Искендер, – бросил Тамерлан мирзе. – Ну, мой дорогой Мухаммед, что ты теперь чувствуешь? Раскаиваешься ли, что совершил столь неслыханное преступление, или горюешь, что вас так быстро поймали?

– Я знаю, хазрет, что любое сказанное мною не спасет меня от лютой казни, – отвечал Мухаммед Аль-Кааги, – а посему говорю откровенно: ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Жаль только молодости бедной Зумрад.

– Не верьте ему, хазрет! – воскликнула Зумрад. – Он раскаивается, он по-прежнему предан вам. Это я соблазнила его злыми чарами. Казните только меня одну!

– Смотри-ка, Мухаммед, а ведь она по-настоящему любит тебя, что так заступается, – восхитился Тамерлан.

– Она не понимает, что никакое заступничество не поможет, – мрачно произнес Мухаммед.

– Почему же? – лукаво усмехнулся Тамерлан. – Я не варвар и чту законы шариата. Я не собираюсь своевольно лишать вас жизни. Завтра утром я соберу судей, пусть они все дело рассмотрят со всех сторон, а уж потом на основании их суждений я вынесу свой приговор. Джильберге, отправьте Яугуя-агу и Мухаммеда в темницу. Завтра мы осудим их, и если такова их судьба, то казним.

Когда все ушли, Тамерлан сказал тихим голосом мирзе Искендеру:

– Признайся честно, тебе жаль Мухаммеда? Ведь он был твоим другом.

– Он совершил страшное преступление и заслуживает смерти, – отвечал Искендер. – Но мне действительно жаль его. Он отличный человек и, должно быть, горячо влюбился в Яугуя-агу.