Тамерлан (начало пути) - [4]
— Тимур! Будь проклят! Клянусь, я найду тебя и ты ответишь за сое злодеяние!..
11
На узких улочках кишлака барласовцев редкое оживление: по ним герои–пастухи, гонят «вражеский» табун… Среди погонщиков лошадей — знакомые туркмены…
— Идут! Идут! — слышится отовсюду.
На улочки выбегают люди и, конечно, в первую очередь дети.
— Едут! Едут!
К заборам устремились женщины, пожилые и девушки; из–за заборов их головы напоминают головки подсолнухов.
Обмениваются свежей информацией старухи:
— Говорят, вражья стрела сразила Долона сына Эренжена.
— А сражение возглавил сын Торгая.
— Тимур?
— Да, он. Вот тебе и мальчишка!
Какой–то молодой человек выкрикивает: «Хвала Тимуру!» «Хвала барласовцам!», его одергивает пожилой мужчина: — «Тихо! Придержи язык за зубами — тебя слышат!» — он кивает в сторону человека, который действительно с болезненной подозрительностью глядит на них.
А между тем по ту сторону глиняного забора происходит вот что. К Тимуру подъезжает Чеку, говорит:
— Ах, как на тебя смотрит Жамбы!
— Какая из них Жамбы?
— Ты не в состоянии отличить среди обыкновенных камешков прекрасный лал!..
Но и без подсказки приятеля Тимур — а он довольно резко своей статью, излучающей ауру настоящего богатыря–молодца, выделяется среди своих товарищей…
— Ну–ка, мигом отсюда! — отстраняет от стены девушек некая дородная тетенька. — Марш! Марш!..
Все (также весело) отпрянули от забора в глубину двора. Кроме одной, очаровательной Жамбы, которая, не в силах скрыть свои чувства, смотрит на уходящий вглубь улочки табун, вернее, на одного из погонщиков — на Тимура. Тот также как бы под гипнозом глаз девушки оборачивается. На какое–то мгновение их взгляды встречаются. Впервые. И такое впечатление, что для них это самое сладостное, чарующее мгновенье…
— Какие у нее прелести — у меня текут слюнки! — говорит Чеку.
Тимур оборачивается, однако за забором уже никого нет.
— Не забывай, что этот замечательный лал специально богатые родители готовили для… Долона… А может быть для Саллеха…
— Закрой свою пасть шакал! — говорит Тимур и с нарочитой серьезностью бьет приятеля камчой по спине…
— Ой! Ой! Убивают лучшего джигита из барласовцев! — в тон подыгрывает Тимуру Чеку, разумеется, ничуть не обидевшись.
А там вдали по–прежнему слышаться (постепенно, правда, затухая) ликующее: «Едут!» ”Едут!»…
12
Тимур, Чеку и другие барласовцы.
Чеку преподносит Тимуру мешочек с монетами:
— Это плата за лошадей…
Тимур долго перебирает в ладонях монеты, внимательно, явно размышляя, смотрит в глаза Чеку, смеется. Следом смеется и Чеку. Но вот оба как бы разом умолкают и Тимур спрашивает тихо:
— Что делать с… этим?
— Тебе, Тимур, половина, остальное… поровну! — моментально приходит в себя Чеку.
Воцаряется напряженное молчание, которое, опять же тихо, выговаривая казалось бы каждый слог в слове, прерывает Тимур:
— Все — для всех! Каждому поровну!..
И смотрит в глаза поочередно каждому…
13
Панорама гор постепенно переходит в панораму предгорий, чем–то напоминающую холмогорья, а те в свою очередь, в степь, покрытую каменистой почвой и скудной растительностью.
А вот и оазис — по обеим сторонам реки — террасы, густо заросшие деревьями, кустами шиповника, барбариса, разнотравьем… В зарослях едва приметна тропа — по ней, что–то напевая себе под нос, едет… Чеку. Чеку явно доволен собой, останавливает коня, говорит себе:
— Ты молодец, Чеку Барлас! Никто лучше тебя не умеет так ловко натянуть тетиву на лук! А орудовать саблей!? Где она, родная? Ага, вот она! — Чеку тут же, не сходя с седла коня, проделывает несколько взмахов саблей, похваливает себя: — Вот так! Ай, да, Чеку! Ну и ловок же ты! Тебе бы еще и невесту… такую, как… эта Жамбы… Ах, какое у нее личико! А эти… — вдруг испуганно обрывает он фразу, останавливает коня, прислушивается…
Где–то неподалеку слышаться мужские голоса. Чеку привязывает коня за ветвь дерева, незаметно сходит с тропы, ловко крадется среди деревьев. И не напрасно, ибо вскоре на одной из полян он видит небольшую, из 4–6 человек, группу взрослых мужчин из своего кишлака. Нетрудно догадаться, что речь идет о чем–то тайном и, безусловно, серьезном…
— Кто сказал, что это он повелел угнать табун?! — спрашивает, горячась один из них.
— Об этом знают все, — огрызнулся второй.
— А мы кто!? — вопрошает, еще более горячась, первый.
— Да, кто? — поддерживает третий. — Мы братья Долону или… безмозглые сурки?
— А кто этот… Тимур! — не теряет прежнюю инициативу первый…
— Собака, которую родила навозная куча — вот кто!..
— Он убил Долона. Об этом говорят всюду. Позор нам!
— Смерть ему!
— Но может быть его предать суду? Нашему, барласовскому?
— Что наш, что шариатский суд — одно и то же…
— Что!? — в гневе вскакивает на ноги первый.
— Мы, братья Долона, мы главы племени и решение за нами…
— Смерть! Всему роду Торгая.
— Смерть! Сегодня же!
— Они хотят всех нас, барласовцев, взять в руки.
— Все за это решение? Кто против пусть покинет нас…
Заговорщики молча остаются на месте. Чеку бесшумно покидает свой «наблюдательный пост»: на цыпочках удаляется…
14
А вот он уже мчится по заросшей тропе, огибая неровности рельефа… мчится по степи, подгоняя коня камчой…
Роман, сложный по форме и содержанию, насыщенный психологизмами, эпизодами-ретроспективами ― приглашение к размышлению о смысле жизни и предназначении человека, потерях и обретениях, непарадном братстве людей разных национальностей, чувствах дружбы, любви, милосердия как подлинных и вечных духовных ценностях.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.