— Вот этого я, право, не знаю.
— Я думаю — Центральный. Он, наверно, важнее. Он и называется — Центральный. Это важнее, правда?
— Может быть, — ответил мужчина и опять спросил у шофёра: — Не опоздаем?
— Как же опоздаем, когда мы уже автобус обогнали, — ответил шофёр. — Раньше времени будем!
— Что вы говорите! — обрадовался незнакомец и даже засмеялся от радости.
«Вот здорово, если «Тамбу-ламбу» едет сзади на автобусе! — подумал Никита. — Вот это будет «Тамбу-ламбу»!» И он тоже захохотал, что так смешно может получиться.
Итак, пока Никита в самом хорошем расположении духа мчался на аэродром Центральный, Серёжка уже давным-давно сидел в зале ожидания на аэродроме Дальний.
В зале было тепло. Пассажиры, ожидавшие самолёты, сидели за столиками, пили чай, ситро и даже обедали.
Рядом с Серёжкой за столиком сидел человек в тёплом свитере; он помешивал в стакане чай и часто поглядывал на дверь.
«Наверно, тоже кого-нибудь дожидается», — подумал Серёжка.
На столике лежали газеты и журнал «Крокодил». Серёжке очень захотелось посмотреть «Крокодил».
— Извините, пожалуйста, — сказал он. — Можно мне журнал поглядеть?
— Бери, пожалуйста, смотри, — сказал человек.
Серёжка взял журнал и стал смотреть картинки.
— Куда летишь? — спросил его владелец журнала.
— Я — нет, я дожидаюсь. Я не лечу, — ответил Серёжка.
— Кто же к тебе прилетает?
— Нет, я дожидаюсь того, кто улетает…
— Провожаешь, значит?
— Нет, я встречаю, — отвечал невпопад Серёжка.
— Что-то ты, брат, путаешь! Встречаешь — улетает… Того, кто улетает, провожают, а не встречают.
— Ага! — сказал Серёжка, разглядывая журнал.
— Ты, видно, неразговорчивый! — сказал Серёжкин собеседник и стал пить чай.
— Ну вот, видите? Всё в порядке! — раздался за Серёжкиной спиной голос, который он слышал совсем недавно.
Он поднял голову. Рядом со столиком стояла Катя в шапочке с ушами и позванивала ключиками от машины, а с ней — старик в золотых очках и мохнатой шубе. Старик тяжело опустился на стул и стал протирать запотевшие очки.
— Ну вот, Пётр Артемьевич, видите — мы успели! Хватит вам волноваться, — сказала Катя.
Человек в свитере, который пил чай, вскочил, покраснел и начал говорить так, как будто просил прощенья:
— Пётр Артемьевич, мне так неудобно, честное слово! Я всё вам объяснил. Я и так всё великолепно помню. Вы совершенно зря сомневались. Мне так неудобно! Вам пришлось ехать по такой дороге! Но это совершенно было не нужно.
— Что — неудобно! Что — не нужно! — закричал старик. — Главное, что всё в порядке. Ну-ссс… показывайте, что там у вас. Показывайте свои счёты-пересчёты!
— Что показывать? У меня… — Человек похлопал ладонью по столику, надел очки, которые лежали на газетах, и развёл руками.
— Показывайте, показывайте свою книжечку! А то прилетит ваш самолёт — начнёте торопиться… Правильно я говорю, молодой человек? — спросил старик у Серёжки.
И Серёжка вдруг всё понял: это же «Тамбу-ламбу» пьёт чай! А он, балда, сидит и целый час рассматривает «Крокодил». Ну конечно, вот и кожаное пальто висит на стуле.
Все замолчали и смотрели на Серёжку. А он шевелил языком и никак не мог выговорить ни слова. Наконец, заикаясь, он произнёс:
— Никита поехал на Центральный. На Центральный! — повторил он. — Мы жребий тащили… и книжечка у него…
На Центральном аэродроме Никита вышел из машины вслед за попутчиком и, пока тот расплачивался, держал цветы, целую охапку.
— Надо бы завернуть, — сказал Никита, — а то они замёрзнут.
— Они не могут замёрзнуть! Не могут! — закричал весёлый спутник и, надвинув Никите шапку на нос, побежал встречать самолёт, который уже шёл на посадку.
Никита посмотрел на часы. Если «Тамбу» не вздумает опоздать, то теперь всё в порядке. Пришёл автобус, который они обогнали, но с автобусом он не приехал.
«Вот растрёпа, опаздывает! Теперь тоже мчится на какой-нибудь машине и волнуется», — думал Никита.
Может быть, и Соколов его уже ждёт, только какой он? Ведь он его совсем не знает. Никита осмотрелся.
В зале ожидания сидел пожилой человек; опершись на большую суковатую палку, он барабанил слегка по изогнутой ручке пальцами; потом он вынул золотые часы, посмотрел на них и снова стал постукивать по своей палке.
— Извините, пожалуйста, — сказал Никита, подойдя к нему. — Вы профессор?
— Положим, — ответил человек.
— Вы кого-нибудь ждёте?
— Жду, жду! И безобразие, что он опаздывает!
— Конечно, безобразие! Мы, знаете, уже с семи часов его ищем.
— Ерунда! — сказал человек. — В семь он был у меня.
— Правильно, правильно! — сказал Никита. — Нам ваша Лиля всё рассказала.
— Какая Лиля? Погоди… ты что-то, милый, напутал!
«Вот сидит и говорит, что путаю! Не понимает, что я нашёл книжечку!» — думал с досадой Никита.
Но человек уже не сидел; он встал и, потрясая палкой, шёл навстречу низенькому человеку, который нёс чемоданчик.
— Тимофей Васильевич! Друг мой, вы меня заставили волноваться! — закричал он.
— Не надо волноваться, не следует. Я бы из-под земли вынырнул. Со мной никогда не следует волноваться. Я всё захватил и на всякий случай кардиазол, — объяснял низенький, который мог появиться из-под земли. — Я уверен, что вы, как всегда, чудесно проведёте операцию.