Тамбера - [87]
Второе. Для охраны порядка и соблюдения общественного спокойствия (поскольку староста кампунга оказался беспомощным и не сумел предотвратить смуту) Ост-Индская компания размещает на островах Банда вооруженные силы, которые будут действовать в качестве полицейских сил».
После краткой паузы ван Спойлт продолжал:
— Это соглашение уже подписано мною и вашим старостой, и, следовательно, оно должно выполняться всеми беспрекословно. А с тобой, Кависта, и с твоими сообщниками мы поступим так, как этого заслуживают враги Ост-Индской компании. В целях безопасности и сохранения порядка всех вас, кроме женщин и детей, вывезут с островов Банда, а ваши сады с мускатниками перейдут в собственность Ост-Индской компании.
Кависта, слушавший ван Спойлта с презрительной усмешкой ответил:
— Мы потерпели поражение. Но это не значит, что вы, голландцы, будете издеваться над нами вечно. Вы расправились с моим отцом, теперь угрожаете расправой всем нам. Кто дал вам право отнимать наши сады, выселять нас из родных мест? Это наши острова, мы вас сюда не звали. Так у кого же на эту землю больше прав?
— Мы приехали к вам с высокими целями, — сказал ван Спойлт, но Кависта тут же перебил его:
— Чтобы грабить нас — вот зачем вы сюда приехали.
— Нас послала сюда Голландия, — повторил ван Спойлт, — чтобы завязать дружеские отношения с местними жителями. Все лонторцы на сходке согласились заключить с нами договор о дружбе. И договор был заключен. Тот, кто его нарушил, стал нашим врагом. И должен быть наказан.
— Это не наказание, а гнусная жестокость!
— Молчи, собака! — оборвал Кависту один из солдат, Кависта метнул в его сторону гневный взгляд.
— Завтра вашего духу здесь больше не будет, — заявил ван Спойлт. — Отправим вас кораблем…
— Вы не смеете так обращаться с нами! — вскричал Кависта. — У каждого лонторца есть свои права, и никто не может их отнять!
— Вы сами лишили себя этих прав, — холодно произнес ван Спойлт. — Ваши преступные действия были самоуправством. Вы нарушили договор, подписанный старостой кампунга. Значит, вы пошли против своего народа. И этим лишили себя всяких прав.
— При чем здесь договор? На своей земле мы хозяева, а не вы, подлые голландские псы!
— Ну-ка попридержи язык, а то будет хуже!
— Думаешь, я боюсь смерти? На, убивай меня хоть сейчас!
Ван Спойлт приказал солдатам увести Кависту и остальных пленников.
— Завтра вас всех отсюда отправят, — повторил он.
Кависта в бешенстве рванулся к нему, однако солдаты быстро схватили юношу и потащили к выходу. Еще долго слышался его гневный крик:
— Лучше убейте меня! Убейте!..
Ван Спойлт по-прежнему спокойно сидел за столом.
— Что скажешь, Имбата? — спросил он.
Имбата ничего не ответил.
Ван Спойлт отпустил его, и тот пошел домой старческой, неверной походкой.
После бури
На следующий день Кависта и другие «бунтовщики» были насильно вывезены за пределы островов Банда.
Никто в кампунге не знал, куда их отправили, на какой срок и вернутся ли они вообще. Не раз приходили в голландскую крепость родные и друзья изгнанников, чтобы узнать хоть что-нибудь об их судьбе, но неизменно они слышали от голландцев одно и то же: «Эти люди получили по заслугам, и лучше о них забыть».
Тоской и печалью наполнились сердца тех, кого разлучили с любимыми, дорогими людьми. G их лиц не сходила мрачная тень, каждое утро они встречали тяжкими вздохами и, провожая день, смахивали горькую слезу…
Горе семей изгнанников разделил весь кампунг. Лонтор словно оделся в траур. Не было слышно разговоров, песен. Скорбная тишина повисла над поселком. Только стук тяжелых солдатских башмаков патруля раздирал эту тишину. Угрюмо, ненавидяще, как на злых духов, смотрели лонторцы на каждого голландца.
Тишина, запустение, подавленность острее всего чувствовались в эти дни в доме Имбаты. Теперь сюда редко кто заглядывал, порой с утра и до самого вечера окна дома были наглухо закрыты.
Имбата сдержал свое слово. Через два дня после того как голландцы вывезли Кависту и его друзей с Лонтора, он созвал сходку, на которой был выбран новый староста кампунга. Отныне бразды правления перешли к Гапипо.
Теперь Имбата ничем не отличался от остальных лон-торцев. В своем большом опустевшем доме он коротал время в тоскливом одиночестве, без жены, без сына: Тамбера по-прежнему работал в крепости у голландцев, Вубани до сих пор не возвращалась.
Соседи советовали Имбате пойти искать Вубани. Он соглашался с ними. А про себя думал: «Она ушла из дому по своей воле, значит, и возвратится, когда сама того пожелает. Я не буду ее разыскивать».
Он очень страдал, но никому не рассказывал о своих страданиях. Он думал не только о Вубани. Ему не давали покоя воспоминания о недавних трагических событиях на Лонторе. Одна за другой всплывали в его памяти тягостные картины: тела убитых лонторцев, прощание с изгнанниками. И во всем этом виноват он один. Под бременем вины Имбата сгорбился, взгляд его потускнел, он стал совсем стариком.
Может быть, он должен повиниться перед всем народом, и тогда ему станет легче. Нет-нет, пусть уж его вина останется с ним, пусть он страдает, пусть проклинает себя. Что может быть тяжелее ненависти к самому себе? Но он заслужил это. Только страданиями он может искупить свой тяжкий грех.
