Тамада - [9]

Отец улыбнулся. Но на этот раз грустно.

— Как видишь, дочка, не пожалел нас, колхозников, Али ради красного словца...

2

Четырехэтажное здание с высокими колоннами на фасаде, ступени длинной лестницы. Едва Жамилят сошла на тротуар — зажглись фонари, точно освещая ей дорогу с работы домой.

Тук-тук, тук-тук — звонко застучали каблучки по асфальту. И пока шла, все время кивала направо, налево:

— Добрый вечер!

— Привет!

Сколько в городе знакомых лиц!

А вот и ее дом — окна смотрят на улицу, в них горит свет, на кухне мелькает темная макушка Ахмата, из распахнутой форточки — музыка. Да такая громкая! Снова Ахмат включил свою самодельную радиолу на полную мощность.

Друзья, люблю я Ленинские горы,

Там хорошо рассвет встречать вдвоем,

Видны Москвы чудесные просторы

С крутых высот на много верст кругом.

Каменные ступеньки лестницы, кнопка звонка возле знакомой двери. Нажала еще и еще раз на кнопку. Нов квартире такая громкая музыка! Там не слышно, что звонят. Теперь стой и жди, когда кончится пластинка.

Любимая песня Ахмата. После школы собирается в Москву, в институт. Хочет быть физиком...

Снова надавила кнопку. Дверь отворила Нажабат.

— Мама! — Обвила руками шею матери. — Мы тебя давно ждем.

— А я десять минут возле двери торчу, звоню, а они не слышат! Ахмат, убавь свою музыку.

Сняв в коридоре туфли, Жамилят надела теплые комнатные тапочки.

— Кажется, ужин у вас готов, — сказала она, потянув носом. Пахло жареной картошкой. — Я умираю с голоду.

Зашла в спальню и переоделась в сиреневый, с красными крупными розами халат.

— Мам, тебе звонили, — раздался из кухни голос Ахмата. — Из обкома. В среду утром там надо быть. У Бекболатова.

— У Бекболатова? Вот как...

Ужинали втроем — так издавна повелось: если отсутствует кто-то, за стол не садятся. Она никогда не навязывала этого правила — сама собой пришла такая привычка.

Нажабат рассказывала о своих сокурсниках, о волейбольной команде, в которой участвовала, — скоро будут соревнования на первенство республики.

— Если не первое место, то второе уж — наше. Обеспечено!

Сколько молодого и уверенного задора в дочери! Черноглазая, свежелицая, брови сошлись над переносицей. Говорят, дочери всегда похожи чертами лица на отцов. Но Нажабат, видно, — исключение. Вся в мать. Или просто так кажется? А вот Ахмат — вылитый отец. У него даже и родинка на правом виске.

Жамилят слушала разговор невнимательно. Думала о звонке из обкома. Как там расценили ее докладную? Изредка отрешенно взглядывала на дочь.

— У медичек слабая команда, — рассказывала тем временем Нажабат. — Мы положим их на лопатки в два счета. Обеспечено!

— Послушай, Нажабат, ваш курс едет в совхоз убирать кукурузу? — прервала Жамилят.

— Кто едет, а кто и не едет.

— Как это понять? Ты поедешь?

— Я весь вечер твержу тебе, мама, что у нас соревнования. И почему ты хмуришься? Спорт — разве это плохо?

— Хорошо для тех, кто им занимается.

— Но ведь ты тоже занималась когда-то.

— Да. Но мне это не мешало приносить людям пользу. Реальную пользу. Человек не должен жить только для себя.

— Мам, это банальная истина, — вспыхнула Нажабат. — И не совсем точная. Я думаю, в развитии каждого человека должно быть две фазы. Первая — это когда он живет только для самого себя, вторая — когда он живет для общества. И пока первая не кончилась, не надо насильно заставлять человека... вернее, толкать его во вторую фазу.

— Забавно.

— Ничего смешного. Ахмат тоже так думает.

— Если не секрет, вы с Ахматом сейчас в какой фазе?

— В первой. Готовимся ко второй: закаляем волю, пополняем интеллект, то есть учимся, занимаемся спортом. После института наступит вторая фаза — тогда мы будем отдавать себя людям.

— А в какой фазе был твой отец, когда отдал свою жизнь на фронте? — нахмурилась Жамилят. — Он даже не успел защитить дипломную работу. Выходит, он был в первой фазе. Так?

— Но... мама, я тебя не хотела обидеть. Ведь тогда была война. Сейчас совсем другое время.

— Время трудное. Мы еще не оправились от войны. А что касается твоей философии насчет двух фаз, скажу, пусть хоть это будет и трижды банально: человек никогда не должен жить только для себя. И все эти твои фазы — выдумки нерадивых студентов, чтобы как-то оправдать себя, свою лень, свое желание увильнуть от труда. Ладно, хватит спорить. Идите заниматься, я сама уберу со стола.

После ужина сын снова уселся возле своей радиолы.

— Ахмат, оставь музыку, делай уроки. Уже половина восьмого.

Помыв посуду и убрав со стола, Жамилят навела порядок в коридоре. В квартире всегда было чисто, дети убирали ее сами, к этому Жамилят приучила их с малых лет, но всегда, возвратясь с работы, она бралась за тряпку, чтобы лишний раз помыть кое-где пол или вытереть с мебели пыль. Хотелось показать детям, что и она никогда не устраняется от необходимых семейных обязанностей.

В зале еще горел свет, Ахмат готовил уроки, когда она решила пойти спать. Легла, но сна не было. Снова включила свет и взяла в руки «Крестьянку». Перелистала журнал и отложила в сторону. Из головы не выходил сегодняшний разговор с Нажабат. Дочь, конечно, обиделась. Не нужно было разговаривать с ней так резко: Зачем было упоминать об отце? В прошлом году Нажабат так радовалась, когда их первый курс отправляли в колхоз на уборку кукурузы. Вернулась разочарованная. «Мам, мы так старались... Но, мам, почему так? Мы на поле работаем, кукурузу ломаем, а колхозники... они на своих участках трудятся, на базар всякую всячину везут, на полях редкий раз их увидишь. Обидно ведь. Мы им помогаем, а они на нас — ноль внимания. Почему?..»