Тамада - [55]

И все эти недоделки из-за того, выходит, что на летних пастбищах не закрепляется земля за колхозами. Каждый год делят и перекраивают участки. А была бы постоянно закрепленная земля — не потребовалось бы каждую весну строить заново времянки для людей и загоны для скота. Можно было бы подготовить хорошие капитальные коши и благоустроенные домики для пастухов. Кроме того, сэкономили бы много леса, камня, черепицы, шифера — так необходимых для аула.

Разговорилась об этом с Али.

В последнее время, Жамилят заметила, ему нравилось, когда она заговаривала с ним о колхозных делах, — тогда он светлел лицом, пытался показать себя компетентным во всех вопросах, касающихся животноводства, словом, расцветал. Причин подобных перемен Жамилят, как ни ломала голову, найти не могла, но, отметив, что для общения это куда приятнее, чем разговаривать с букой, в душе только радовалась этой перемене.

А причина была в том, что после поездки в Жемталу вместе с Жамилят женоненавистник Али начал посматривать на нее другими глазами. Постепенно стиралась в памяти обида, на новой должности Али вдруг почувствовал себя уверенней, старался не ударить в грязь лицом перед новым председателем. И кроме того, он решил, что для полного утверждения авторитета Жамилят — ему следует на ней жениться. Все чаще и чаще наведывалась к нему мысль посвататься, и посватался бы, но боялся, что его поднимут на смех аульчане, если она откажет. А без посредничества сватов он не заговорил бы с ней об этом ни в жизнь.

Выслушав красноречивое описание удобств постоянных кошей, Али тем не менее отрицательно покачал головой:

— Участки свыше выделяют. Существует порядок...

— Но ведь порядки-то люди устанавливают. Если они устарели — люди их и меняют. Выпасы можно закрепить за колхозами навсегда, да, да, навсегда, и тогда начать строить.

— Как это закрепить? — спросил Али, привыкший к заведенному начальством порядку и не мыслящий, что все может быть иначе. Даже усмехнулся: — Да ведь председатели колхозов передерутся... Угодья-то разные, травостой — разный. Нет...

Харун, оказавшийся поблизости, тоже вмешался в разговор:

— Руководители колхозов тут ни при чем. Это должно стать заботой районного начальства и министерства.

— Да, да, правильно, — кивнула Жамилят и твердо решила в самое ближайшее время, как будет в Нальчике, сказать об этом на совещании.

Али неопределенно пожал плечами: слова останутся словами. Неужели Харун этого не понимает? Но не стал ни в чем возражать, промолчал. Он вообще старался не распространяться, если при разговорах бывал Харун. Нет, не чувствовал к нему неприязни, не пытался привязать его к себе, как прежде, — слишком много пролегло между ними невысказанных обид; считал, что с Харуном у него установились ровные отношения: товарищи по работе, но и только. Но изменились и его отношения с Амином Гитчеевым, который несколько раз пробовал вызвать прежнего председателя на откровенность, поговорить о Жамилят, но Али замыкался в себе, откровенных бесед не выходило, и постепенно Амин потерял к нему всякий интерес. Впрочем, это почему-то не очень задело Али.

2

Накрапывал мелкий дождь, когда Жамилят возвращалась в аул с пастбища. Проселок был липок от грязи, и, несмотря на два ведущих вала, «газик» застрял в колдобине при въезде в Большую Поляну. Сколько шофер ни старался, машина не шла ни назад, ни вперед. Взялся за лопату, решил подсыпать под буксующие колеса побольше сухого грунта, но земля кругом тоже раскисла. До правления было недалеко, и Жамилят решила пойти пешком.

Она уже подходила к правлению, когда увидела Ибрахима, тот сидел на бревне возле забора и, понурив голову, что-то чертил носком сапога на влажной земле.

— Ибрахим, привет!

Он кивнул и подошел к ней.

— С приездом.

— Спасибо.

Ее поразил его мрачный, растерянный вид, и она тревожно спросила:

— А ты почему такой?.. Как туча. Не заболел ли?

Ибрахим отрицательно покачал головой.

— Тогда скажи, какая муха тебя укусила. Я же все вижу...

— У меня к тебе просьба, Жамилят.

— Просьба? — Она внимательно посмотрела ему в лицо. — Какая просьба? — Ей показалось, будто он стесняется говорить, не иначе так, потому что покраснел до корней волос.

Наконец выдавил из себя:

— Хочу уехать из аула.

— Ка-ак? — невольно вырвалось у нее.

— Да, хочу переехать в другое место.

— Здесь трудно? Я понимаю, да, да, я понимаю, здесь нелегко. А кому легко? А может, ты со мной не сработался? С женщинами, говорят, трудно ладить. Ты тоже так думаешь? — говорила она и все старалась заглянуть ему в глаза, но он опускал их.

— Нет.

— Тогда я ничего, да, да, ровным счетом ничего не понимаю.

— У меня есть причина.

— Какая?

— О ней я сказать... Не могу сказать о ней прямо.

— Я — председатель, ты — агроном, оба мы коммунисты. Какие могут быть между нами секреты, недомолвки? Руби напрямик.

— Нет.

— А на нет и суда нет. Странно!.. Теперь, когда жизнь в колхозе чуть наладилась, ты вдруг куда-то собрался сбежать. Блажь! — Она рассердилась. — Ведь ты не на меня работаешь, а на людей, на колхоз. У них и проси разрешения. Иди в партком. Может, тебя там поймут. А я отказываюсь, да, да, отказываюсь понимать тебя.