Там, за зеленой звездой - [5]

В довершение описания всех странностей этого народа нужно добавить, что у горгов тончайшее обоняние. Даже личные имена у них — это запахи, испускаемые специальными железами на кончике хвоста. Потому-то мой друг и носит такое имя: его личный «аромо-код» напоминает вонь дешевого одеколона.

Когда я вышел из санитарного отсека, Фиалка изогнулся в ритуальной позе:

— Память о нашей последней встрече все эти годы я ощущал как тепло летнего полдня, хранимое в моей груди, когда вокруг — зимняя стужа.

Не уверен, что это — точный перевод пантомимы на общепонятный язык. Но мне всегда казалось, что замысловатые «па» традиционных рокианских поз аналогичны цветистым фразам из старых японских романов. Когда Фиалка хочет сказать что-то по-простому, движения его скупы и точны.

Под насмешливым взглядом господина «второго начальника» я попытался скопировать жесты: дипломатический протокол требует приветствовать друг друга на языке принимающей стороны. У меня, естественно, ничего не получилось, я чуть ни шлепнулся на ковер. Махнув рукой, обнял друга:

— Я тоже рад. Жаль только, что встретиться пришлось из-за ваших проблем, а не просто так.

Фиалка изобразил хвостом изящную «фигушку»:

— Пусть сожаления не омрачают радость встречи!

Хм… Повторить это… Нет, и пытаться не стоит.

— Ты по-прежнему пьешь мате? — Спросил я для очистки совести, когда мы закончили расшаркиваться друг перед другом. Я помнил привычки своего друга, но все-таки пятнадцать лет прошло…

— Не откажусь, — кивнул Фиалка.

— Так в чем же дело? — Спросил я, когда мы покончили с завтраком.

— Внимай, — взмахнул рукой «второй начальник».

Я закрыл глаза. Перед моим мысленным взором, сменяя друг друга, замелькали «картинки».

Вот старый горг — серые от времени броневые пластины и резкий запах нашатыря. Важный горг. Старейшина. Его должность звучит как «Третий Радетель Прекрасного, Созданного Предками». В-общем, какая-то шишка в местном Министерстве Культуры. Очень влиятельном Министерстве, чуть ли ни самом влиятельном на планете. Раз мир — безумный хаос, считают горги, то цель разумных — создать и оставить потомкам как можно больше упорядоченного и гармоничного. Они все поголовно — художники. В сейсмически спокойных районах планеты построены огромные хранилища, полные изящнейших скульптур из золота, которое добывают из морской воды какие-то генетически модифицированные моллюски. Золотые ковры, похожие на осеннюю паутину в лесу. Великолепные картины из камня… В каждом доме — маленький музей, который берегут не меньше, чем гнездовые камеры…

Этот серый Нашатырь — ярый противник контактов с землянами. Вот старик подпрыгивает перед каким-то собранием: «Разрушение традиций… Измена заветам… Чуждые влияния…» Однако Нашатырь — эстет. Из всех вариантов земной письменности горгам ближе всего оказались японские иероглифы. Вместе с ними на Рок попадает информация о традиционной японской культуре. Нашатырь восхищается живописью Страны Восходящего Солнца и приглашает выставку японского искусства XIV–XV веков из Нью-Йоркского музея искусства Дальнего Востока.

И вот на Рок прибывает директор Нью-Йоркского музея Иеремия Дейрин. Цель визита — обсуждение деталей перевозки коллекции и обеспечения ее сохранности на сумасшедшей планете. Однако во время личной встречи «при закрытых дверях» Дейрин убивает Нашатыря. Зачем? Почему? Не понятно. Допросить преступника не удалось: землянин в панике рванул в космопорт, сел в одиночный «челнок», помчался к Нью-Борнео, но попал в метеоритный поток и погиб.

В результате все отношения с Объединенной Системой «сворачиваются». На Роке объявляется траур. В Совете Старейшин побеждает фракция изоляционистов…

— Ясно, что дело темное, — резюмирую я, разлепив глаза.

— Мои соотечественники в ужасе. — Фиалка возбужденно машет руками. — Преступление совершил землянин, и, согласно Стандартному Соглашению, мы обязаны информировать власти его родного государства и привлечь инспектора по межрасовым конфликтам. Однако даже такое законное решение мне пришлось «продавливать» чуть ли ни силой…

— Интересно, как тебе это удалось? Ты же, как я понял, еще не входишь в Совет?

— Старейшины хотят понять, что же произошло. Я поклялся собственным гнездовьем, что ты будешь беспристрастен… Только на этих условиях тебе разрешено спуститься на поверхность планеты.

— Кстати, оно у тебя есть — гнездовье-то это? Вообще, как ты сам?

— Ну, как сказать… Ни одна леди еще не отложила яйца в моем доме. В остальном все нормально…

Я никогда раньше не был на Роке. Чужие рассказы, даже в картинках — это все-таки не совсем то. Поэтому, пока мы спускались, я во все глаза смотрел в окно «челнока». Внизу расстилался зеленый ковер джунглей. Заросли чередовались с потоками лавы, дымящимися вулканами и горными цепями. Нигде не было видно даже намека на какие-нибудь строения. Совершенно дикий мир.

Наконец Фиалка начал заходить на посадку. Космопорт — длинная проплешина между деревьями. И — все. Ни ангаров, ни здания вокзала… На высоте нескольких сот метров мы попали в ураган. Не знаю, как Фиалке удалось спуститься, «челнок» болтало, словно лодчонку в штормовом море. Жесткая посадка — я чуть не прокусил язык. Собрался было открыть входной люк, но Фиалка махнул: