Там, за передним краем - [80]

— Стало быть, отбой, — произнес старшина Болдырев и, попрощавшись, тихо вышел из землянки.

Старая слава новую любит

Утром следующего дня сержанта Лаврова позвал незнакомый старшина. Представился: фотограф из политотдела дивизии. Нужно сделать карточку для партийного документа. Отошли в сторонку. Старшина растянул между двумя соснами простынь и специально приготовленными гвоздями прикрепил ее. Поставил Вадима, поправил ему волосы, гимнастерку, чуть поднял подбородок, потом отошел и два раза клацнул затвором фотоаппарата. Сказал, чтобы после обеда сержант был в политотделе, где ему будут вручать кандидатскую карточку.

Вернувшись в землянку, Вадим первым делом решил подшить чистый подворотничок. А материи нужной не оказалось. Выручила Наташа. У нее был кусок парашютика от немецкой ракеты. Отрезала от него полоску, дала сержанту. Тот вытащил из пилотки иголку с ниткой и, сняв гимнастерку, стал прилаживать подворотничок. Наблюдавшая за ним Марина иронически улыбнулась, подошла, молча отобрала у него все и села поближе к свету. Иголка проворно замелькала в ее руках. Не прошло и трех минут, как она, откусив нитку, подала Вадиму гимнастерку. Тот взял, растянул воротник. Над верхним обрезом его, будто линейкой отмеренная, виднелась белая миллиметровая полосочка.

— Большое спасибо, — сказал он, — я бы никогда так ровно не пришил. — И взглянул ей в глаза. А там такая ласка, теплота! Даже неудобно стало. Надел гимнастерку и побыстрее вышел на улицу.

После обеда минут десять драил куском сукна сапоги, не жалея слюны. Осмотрел со всех сторон, самому понравились. И пошагал к политотделу, который располагался примерно в километре, тоже в лесу, в землянке.

День был яркий, солнечный. С моря дул прохладный ветер. На небе — ни облачка. Успокаивающе шумел сосновый лес. Вадим шел напрямик. Он рад был сейчас всему: солнцу, гулу моря, вот этим красавицам с шелушащимися медными стволами. Около одной из них остановился, увидев свежий, янтарный наплыв смолы. Пригляделся получше: в дерево впился осколок, и теперь сосна сама лечила рану свою. Соком своим, слезами своими закрывала ее. Вадим протянул руку, чтобы поправить наплыв, как вдруг сверху что-то посылалось на пилотку. Мгновенно перехватил винтовку, взглянул вверх. А там, откинув трубой пушистый темно-рыжий хвост, сидела на сучке белочка. В передних лапках у нее была сосновая шишка. Зверек быстро-быстро вращал ее. Вниз беспрерывной струйкой летела шелуха. Но вот вместе с шелухой полетел и огрызок шишки. Белочка прыгнула на другую ветку, пробежалась по ней до конца, а с нее — на соседнее дерево. И опять с шишкой сидит. Удивительно, ведь только вчера здесь бой прошел. Казалось, все живое скрылось отсюда. Ан нет. Воистину, лес без зверей, а только с людьми — это не лес. Не будет же белка жить в поле. Будто чувствует она: тишину здесь установили навсегда.

Метров через сто сержант остановился в изумлении: на небольшом взгорке росла группка берез. Среди вековых сосен они были подобны юным созданиям в белых платьицах. Только поредел их золотистый убор. И хоть ветер был слабый, листики, то один, то другой, срывались с ветвей и мягко ложились на землю.

Вадим подошел ближе. Сладко защемило сердце. Такие же вот березки росли возле дома у дедушки. Он звал их не иначе как подружки.

На опушке леса, где погуще сосняк и много кустов орешника, можно было разглядеть несколько землянок. Лавров направился к той, которая была побольше. Его остановил грозный окрик:

— Стой! Кто идет?

— Сержант Лавров, по вызову.

— Минутку. — Часовой приоткрыл дверь землянки, доложил: — Сержант Лавров, по вызову. — Чуть подождал, повернулся к Вадиму: — Проходите.

Сразу с улицы в землянке показалось очень темно. Но Лавров все же увидел, как из-за стола поднялся полковник. Среднего роста, плотный. Он шагнул навстречу и, протянув руку, с улыбкой сказал:

— Здравствуйте, товарищ Лавров. Проходите, пожалуйста, садитесь.

Сам сел напротив. На суконной гимнастерке привинчены, без колодок, ордена Ленина, Красного Знамени. «Наверное, до войны или в начале ее получил», — с уважением подумал Вадим. На правой стороне — орден Отечественной войны. Волосы темные, гладко зачесаны назад. А брови белесые, выгорели наверное. Лицо чисто выбрито, даже запах одеколона чувствуется.

— Ну, рассказывайте, как самочувствие? Как воюете? Как у девушек настроение? — И опять улыбается. А улыбка — широкая, душевная. «Как у Сергея Мироновича Кирова», — сравнил Лавров, вспомнив очень знакомый портрет. Обвел взглядом землянку. Нет, в ней нисколько не темно. Чуть поодаль от стола сидят два подполковника, Вадим их видит впервые, и капитан Кучеренко. Тот заговорщицки подмигнул, дескать, не робей. Робеть, конечно, нечего. Только дело-то уж слишком серьезное. Это тебе не на охоту идти. Там все ясно и понятно. А тут? Впервые ведь…

— Вот вы нам скажите, — пришел на выручку стушевавшемуся Вадиму полковник, — страшно ли выходить один на один с фашистским снайпером? И вообще, страшно ли быть одному или в паре за передним краем, как говорится, нос к носу с врагом? А он хитрый, злой.

Вадим чуть привстал, прижал к себе винтовку (он все время держал ее рядом) и, взглянув в глаза полковнику, ответил: