Там за облаками - [29]

   - Меня не пустили. Мне запретили с тобой встречаться, - она стыдилась смотреть ему в глаза, рассматривала пуговицу на его ковбойке.

   - Кто? Кто тебе мог запретить? Мама с папой? Ты взрослый человек, Маня! Сама должна решать...

   - Наши с тобой друзья запретили, - Маша тихонечко разворачивала его в направлении подъезда, влекла за собой незаметно.

   - Врешь! - он опять остановился. - Не могли они запретить!

   - Ещё как могли. И не первый случай уже. Они Шурика ко мне приставили, караулить. Шурик мне, на правах твоего лучшего друга, несколько дней по ушам ездил, какая я для тебя отрава и как тебе существование порчу, - Маша незаметно перевела дух. Они миновали подъездную дверь и теперь находились перед лестницей. Подняться на второй этаж с неповоротливым, запинающимся Славкой представлялось ей титанической задачей.

   - Нашла лучшего друга! Шурик, ха! Мой лучший друг - Казимирыч. Неужели не знаешь? Не-е-е, знаешь ты всё, только врёшь зачем-то.

   - Да твой Казимирыч меня вообще едва терпит. Дай ему волю, он меня в порошок сотрёт. И первый к тебе не подпустит.

   - Это он ревнует. Меня к тебе. Или тебя ко мне? Тьфу, запутался... Как правильно-то?

   Они медленно преодолевали ступеньку за ступенькой. Остановились на площадке между маршами, отдышаться, передохнуть.

   - Какая разница кого он к кому ревнует? Главное, волю свою навязывает. А мы почему-то делаем по его хотению.

   - Не-е-е, разница есть. Одно дело, если ты ему мешаешь, и совсем другое, если он глаз на тебя положил...

   - Кто? - не поверила Маша. - Казимирыч?! Да в гробу он меня видел, в белых тапочках. Танька у нас вон, какая красавица. И вокруг полно обалденных девушек... - она не договорила, потому что ладони Славки обхватили её лицо, приподняли его.

   - Девушек много, а ты такая одна, - почти прошептал он и накрыл своими губами её губы. Целовал долго, нежно. Оторвался наконец, дав себе и ей возможность нормально подышать. Шепнул: "Молчи, не говори ничего". И снова начал её целовать. Нежно и бережно.

   Только невменяемому человеку приспичит целоваться с девушкой возле нижнего сектора мусоропровода. Запах спугнул их через некоторое время, погнал наверх. И сколько-то они ещё целовались перед дверью квартиры. А потом Маша затащила Славку к себе. Отец уже спал, он всегда рано ложился. Мама выглянула, поприветствовала, выразила соболезнование.

   - Мам, мы посидим тихонько на кухне? Нам со Славой поговорить надо.

   - Зачем на кухне? Сидите в маленькой комнате. Рита отпросилась, у Гали сегодня ночует, секретами делится, - улыбнулась мама и ушла спать.

   Они сидели долго. Не целовались, ждали, пока за стеной перестанет кряхтеть и охать старенький диван, мама закончит ворочаться с боку на бок, заснёт крепко. Пока ждали, беседовали тихо. Расположились на софе, как год назад на скамейке. Маша сидела в углу, Славка лежал, положив голову ей на колени. Вспоминал отца.

   - Он необычный человек был. Это все чувствовали. Ему прямая дорога на самый верх открывалась.

   Маша видела несколько раз Владислава Николаевича. Помнится, при первой встрече поразилась, какой он невысокий и щупленький, невзрачный. По отзывам сына, он представлялся гигантом. Славка его перерос головы на полторы и перемахнул в ширине плеч, в мускулатуре. Очень тихий на посторонний взгляд, очень спокойный, вежливый и скромный человек. По внешнему виду - ничего выдающегося. А ближе познакомиться с ним не довелось. Славка никогда и никого не звал к себе в гости.

   - Знаешь, он постоянно что-нибудь придумывал. Всегда неожиданно. Представь себе: вечер, уже довольно поздно, мама в халате перед зеркалом сидит, бигуди на ночь накрутила, лицо кремом мажет. Приходит с работы отец и командует: "Настя, собирайся. Я тут договорился, мы сейчас по Москве-реке на теплоходе поплывём, покатаемся. Ночная экскурсия. Машина внизу ждёт. Вино и фрукты в машине". И приходится маме в три минуты стирать крем, снимать бигуди, одеваться. Или в ресторан её везёт. Или в театр. Возил, - поправился Славка.

   - И цветы просто так дарил, не на праздники? - затаив дыхание, спросила Маша. Больно знакомую картину он ей нарисовал.

   - Вот именно, что дарил. Больше никогда не будет, - вместо выдоха у Славки получился тихий хрип.

   - Как же ты маму сейчас одну оставил? Ей ведь тяжело, наверное, плохо?

   - Я ей уколы снотворного делаю. За два дня научился. Снотворное с успокаивающим эффектом. Врач прописал. А медсестра только первые дни ходила, потом отказалась. Тяжёлых больных у них много. Можно было деньги ей заплатить. Денег не жалко. Но постороннего человека сейчас видеть не хочется. Я маме делаю укол, жду часик-полтора. Как лекарство действовать начинает, я маму - в постель, сам - шататься куда-нибудь. Не могу дома находиться. Куда взгляд ни кину, везде следы отцовские.

   Они и забыли, что собирались целоваться. Разговор по душам оказался важнее. И он долго продолжался, этот разговор по душам. Пока Славка не заснул, подборматывая что-то об отцовской бритве.

   Славка спал. Лицо его при свете настольной лампы выглядело совсем детским, доверчивым. Маша сидела, стараясь не шевелиться, не тревожить его. Чутко подрёмывала, в полусне прикидывая, когда теперь они снова увидятся с Закревским: через месяц, через два, через полгода? Не верила, что он способен хоть неделю пробыть рядом с ней. Трёхлетний опыт их общения не давал верить. Она не заметила, как заснула. Не трудно догадаться, что Славки не наблюдалось рядом при её пробуждении. Иначе и случиться не могло. Исчезнуть без объяснений - совершенно в его манере.