Там за облаками - [28]

   - Это по-нашему сколько?

   - Шесть штук.

   - Не растолстеешь?

   - Да вы разве позволите? Почти всё сами и слопаете.

   С того дня и повелось. До сессии по субботам Маша тихо напивалась в компании друзей, постепенно приобщаясь к пиву. Остановить её было некому. Татьяну где-то носили черти, дома никогда не застанешь. Появлялась она редко, ненадолго, на расспросы отвечала уклончиво.

   Сессия заставила очнуться, прочухаться немного. На лето они обычно с ребятами расставались. Парни под водительством Славки отправлялись на юга за курортными романами. Девчонки катались друг к другу на дачи, гуляли по Москве, пролёживали бока в пляжной зоне Левобережья и Серебряного бора. Маша рассчитывала на летний отдых от пьянок в обществе друзей. Славка в субботних посиделках участия не принимал, она за апрель и май его ни разу не видела. Ребята объясняли, мол, у него куча неприятных хлопот, каких именно - не уточняли, уходили от прямых ответов. Но отсутствие в компании Закревского вовсе не означало его полной неосведомлённости в том, как стремительно Маша теряет лицо. Ей не хотелось с ним встретиться. Он ведь обязательно откомментирует недостойное поведение девушки, со стыда сгоришь. Потом когда-нибудь, позже встретятся, лучше осенью.

   Встретиться им пришлось раньше. Заехал Вернигора, попросил чаю с клубничным вареньем. Чаёвничая, поставил в известность:

   - У Стаса отец умер. Скоропостижно.

   Маша онемела, замерла, не донеся ложку с вареньем до рта. Славка отца обожал, преклонялся перед ним и старался во многом подражать. Мама её, неосведомлённая о некоторых сторонах жизни Закревского, напротив, заинтересовалась:

   - Отчего умер?

   - От инфаркта, кажется. Я в таких делах не разбираюсь.

   - Молодой?

   - Сорок два года.

   - Ой, какой молодой, жить ещё и жить. Болел, наверное?

   - Не-а, пришёл домой, стал в прихожей ботинки снимать, схватился за сердце и упал. Анастасия Михайловна подбежала, а он уже того... не дышит. В минуту умер, представляете? Маш, ты куда?

   - Звонить Славке, - крикнула девушка из прихожей.

   - Не надо. Ему сейчас не до тебя. Сама должна понимать. И ездить к нему не надо. Я тебе это, как его лучший друг, говорю. Всё равно мы сейчас тебя к нему не подпустим.

   - Кто это мы? - с неприязнью спросила Маша, вернувшись к столу. - Ты, Лёлек с Болеком, Казимирыч?

   - Ну, вот видишь, без подсказки догадалась. Пойдём лучше погуляем.

   - Куда? - Маша невидяще смотрела на его простое и симпатичное в этой простоте лицо.

   - Да хоть к вам в парк. Я при тебе эту неделю неотлучно буду. Меня ребята приставили на случай твоих выбрыков.

   Пожаром полыхнула в её душе злость. Опять они ей указывают, опять роль господа бога на себя берут.

   - Тогда сиди за дверью на коврике. Сторожи, чтоб не сбежала, - девушка встала и ушла из кухни в их с Маргошкой комнату, в раздражении громко хлопнув дверью.

   Шурик, по привычке кося под недалёкого парня, не уехал. Спокойно напился чаю в обществе Машиной мамы и вернувшейся с гулянки Маргошки. После чего, немного обиженный, притопал к ней в комнату извиняться, объясняться. И канифолил Маше мозги до позднего вечера. На следующий день Маша остыла, поразмыслила, выслушала аргументы мамы и сестрёнки и... решила подчиниться требованию друзей.

   Через неделю она ругала себя за внушаемость. Всякие там Шурики и Лёлеки-Болеки вообразили себя всё знающими лучше других и понимающими глубже других, уроды самодовольные. Татьяна, объявившись весьма неожиданно, потащила её в кино на поздний сеанс. Возвращалась домой Маша одна и уже в темноте. Возле подъезда на памятной скамейке её дожидался Закревский. Увидев девушку, тяжело поднялся и неуверенно пошёл на сближение. Пошатывался. Разочек его здорово занесло. Он был пьян до умопомрачения.

   - Маня, где ты ходишь? Почему, когда ты нужна, тебя нет?

   - Славка, мамочки мои, да ты на ногах не держишься! - выдохнула она изумлённо и вовремя подставила плечо пошатнувшемуся парню. Он всей тяжестью навалился на её узкое плечико. Обнял. Уткнулся носом Маше в волосы, пробормотал:

   - У меня отец умер, Маня.

   - Я знаю, Слав. Тише, тише, друг мой, осторожно. Вот так, молодец. Пойдём ко мне?

   Славка, услыхав её "я знаю", отшатнулся, чуть не упав, замахал руками. Маша едва его удержала.

   - Нет, - пьяно заупрямился он. - Пойдём на лавочку. Памятная лавочка, правда, Мань? Когда это было? Год назад?

   Он, шатаясь и делая неровные шаги, не прекращая обнимать Машу за плечи, трактором тянул её к скамейке. Она с трудом сопротивлялась.

   - Мы здесь сидели, помнишь? Мы были такими счастливыми. Разве нет? Год назад. Всего год назад, Маня! И куда счастье делось? Нет его, ку-ку. Все вокруг сволочи, я знаю. Хорошие люди уходят, а сволочи остаются жить. Почему?

   С пьяным полезней не спорить, полезней поддакивать и исподволь, незаметно направлять их в нужную сторону. Маша перестала сопротивляться, обняла Славку за талию и вместе с ним побрела к скамейке. Но он вдруг остановился, больно схватил девушку за плечо, резко развернул к себе, спросил почти трезво:

   - Если ты знала, что у меня отец умер, почему не приехала? Не позвонила даже. Мне было плохо, я никого не хотел видеть, но тебя я ждал. Тебя я ждал, Маня!