Там, в Финляндии… - [27]

— Так-то оно так, а душа-то все не на месте и все ноет.

— Да вернется она у тебя на свое место и ныть перестанет, душа-то! А что касается меня, так поверь, что я на тебя совсем не в обиде. Так что успокойся, пожалуйста, и не переживай попусту. А вы, мужики, уж не напоминайте ему об этом, не терзайте зря: не нарочно же это у него получилось.

— Ну, спасибо тебе, коли так, а то я уже совсем было извелся. Все по легче теперь будет!

С явным вздохом облегчения Лешка неприметно ретируется, а мы возвращаемся к прежнему предмету нашего обсуждения, каковым стал для нас полуживой Андрей. Появляется банщик, и наш разговор мгновенно обрывается. Банщик молча присматривается к градуснику.

— Принимай одежу! — громогласно объявляет он.

Мы подымаемся со своих мест. Раскрыв дверцы, банщик длинным крюком принимается выуживать из жарилки наши пожитки, сбрасывая их прямо на нас. К нагретой до крайних пределов, почти дымящейся от жары одежде невозможно даже притронуться. Корчась от ожогов, мы роняем несколько связок на пол. Банщик угрожающе замахивается на нас крюком.

— Чего затанцевали? И сморщатся, словно и впрямь невмоготу! А ну, пошевеливайся! Некогда мне тут с вами возжаться! Вот-вот шестая должна нагрянуть.

Наконец одежда вынута и свалена на пол. Мыться мы должны в только что освобожденном от нее помещении. Оно пышет на нас нестерпимо адским зноем.

— А ну, заходи! Чего стали? — загоняет нас банщик. — Воду расходовать не боле двух черпаков на душу. Бить буду!..

Подобно скоту на бойне, мы покорно втягиваемся в жарилку. От высокой температуры спирает дыхание, нестерпимо жжет уши, в голове стоит неумолчный назойливый звон и вот-вот готово разорваться учащенно бьющееся и готовое выскочить из груди сердце. Даже нормальному человеку было бы трудно вынести подобную температуру, для нас же, с нашей изможденностью и слабостью, она прямо-таки невыносима. Буквально задыхаясь от жары и обливаясь потом, мы спешим как можно быстрей покончить с процедурой мытья и израсходовать положенную норму воды, которой едва хватает лишь для рук и головы. Наше намерение скорей выбраться из горячего ада и здесь терпит неудачу. Бак для холодной воды оказывается пустым, а горячую воду, разлитую в тазы, нельзя назвать иначе, как кипятком. Мыться ею без опасения обвариться совершенно невозможно.

— Холодной воды надо… — раздается несколько жалобных просящих голосов. — Кипятком-то не помоешься!

— Не прикажете ли колодезной водички подать? — слышится за перегородкой язвительный голос банщика. — Не господа! Снега на дворе всем хватит, еще и останется. Да пошевеливайтесь давайте! Еще палатка на очереди. Сколько раз повторять-то?

Выбежав наружу, мы набиваем снегом тазы и, не дожидаясь, когда он разойдется в кипятке, поспешно выплескиваем содержимое тазов на себя, спеша выскочить из пышущего жаром помещения. Разобрав одежду, мы приступаем к облачению.

— Еще чего?! — возмущенно вопит выглянувший банщик. — Пошли, пошли! В палатке оденетесь.

Не успев обсохнуть, мы по жгучему морозу голыми тянемся в палатку. А вокруг — глубокая тишина, и кажется вымершим притихший лагерь. Безмолвное ночное небо над нами в бесчисленных, необычно ярких, мерцающих звездах, непостижимо далеких и таких равнодушных ко всему происходящему на исстрадавшейся земле. Оно живет своей загадочной и необъяснимой для нас жизнью. Его необъятную и непостижимую панораму сегодня венчают невиданные полярные всполохи — неизменные спутники больших морозов. Гигантские световые столбы, вздымаясь над горизонтом и теряясь вершиной в ночном зените, полны беспрестанного и необъяснимого блуждания. Связанные радужно-расцвеченными световыми лентами, они словно повторяют все их прихотливые движения. И по мере того, как эти ленты то укорачиваются, то удлиняются, затейливо извиваясь и собираясь в складки или снова расправляясь, послушные им радужные столбы то расходятся, то сближаются один с другим, порой замирают на одном месте или стремительно бегут куда-то, чтобы через мгновение изменить направление и снова вернуться к исходной точке. То угасая, то разгораясь с новой силой, они поминутно изменяют при этом свою окраску и очертания. Подавленные происходящим в недосягаемых высотах неба невиданным грандиозным зрелищем, позабыв невольно не только обо всем на свете, но даже о самих себе, мы на бегу не можем, однако, не надивиться причудливой игре таинственных небесных сил, ждем грохота и гула от столкновения и бега гигантских световых столбов и не перестаем изумляться ледяному безмолвию космоса и скованной морозом, словно вымершей земли.

Давясь и кашляя от ледяного холода, струящегося от этих ночных неземных глубин и проникающего в легкие, только что распаренные нестерпимой жарой, а теперь обжигаемые жгучим морозом, мы достигаем наконец жилья, чтобы найти двери настежь распахнутыми, а палатку основательно вымороженной и всю расцвеченную внутри холодно поблескивающей изморозью. Для нас не является секретом, что все это — плоды усердия полицаев, которые ни днем, ни ночью ни на минуту не оставляют нас в покое. Наделенные неограниченной властью, они по-своему и самыми разнообразными способами демонстрируют ее, стараясь на каждом шагу и где бы то ни было подчеркнуть нашу полную беззащитность и зависимость от них. Их приемы при этом всегда полны самых злых и гнусных замыслов и сопровождаются неслыханным вероломным коварством.